Лорелея (СИ)

— Я боялась разрушить это очарование старинных домов, маленьких узких улочек и Рейна, моего любимого Рейна, протекающего внизу. Весной он разливался так, что почти достигал нашего дома, и мы всякий раз боялись его неумолимой силы.

Я всю жизнь прожила там, близ города Бендорф, не представляя себе других мест и даже не мечтая о них.

«Когда-нибудь ты выйдешь замуж за богатого человека, и вы уедете в большой город, и ты поймешь, насколько та жизнь лучше», — часто говорила мне мать, мечтавшая вырваться из повседневности нашего городка, но я не понимала ее. Мне не нужны были далекие города, я мечтала всю жизнь прожить там, в доме на высоком берегу, чтобы, сидя в беседке на обрыве, смотреть на воды Рейна, на маленькие лодочки, проплывающие мимо, на высокие шпили и красные крыши домов. Но одновременно — вырваться из оков той бедности, в которой жила наша семья, навсегда покинуть тот маленький, тесный дом, где мне нечем было дышать.

И, как любая девочка, я мечтала выйти замуж за принца и жить в сказочном замке. Замков было много в том районе, где я жила — они стояли высоко, возвышались над всеми прибрежными городками, величественные и неприступные. Уже в то время многие были заброшены — стало модно жить в крупных городах, а не в старых крепостях. Гуляя по нашему городку, я иногда видела белые стены и приземистые круглые башенки одного из них. Знаешь ту принцессу, которая сидела в своей башне и грустно глядела вниз? Я представляла, какой прекрасный вид, должно быть, открывается оттуда, и мечтала очутиться на ее месте. Ведь у принцесс всегда есть деньги и куча драгоценностей. Они не задумываются о том, что сегодня нечего есть, а платье, донашиваемое за старшей сестрой, уже давно порвалось и превратилось в тряпку, — Мицци любовно расправила шелковую ленту на рукаве своего прелестного кукольного платьица, которое по нынешней моде состояло, казалось, из сплошных лент, оборок и кружева. И стоило немало денег. — Наша семья отнюдь не была богата, наоборот; и я ненавидела ту бедность и убогость, которая нас окружала. Мне противно было находиться в маленьком доме, скудно обставленном самой простой мебелью; живя в нищете, я мечтала о роскошных платьях и балах, о красивых украшениях и благородных кавалерах. Но вместо них получала быстрые поцелуи и ласки от давно знакомых мне парней и отдавала себя им в каком-нибудь темном углу, спрятанном от посторонних глаз. Я ждала любви, но не видела ее вокруг. Это было… грустно, пожалуй, но я не отчаивалась.

Потом пришла и любовь — появилась неожиданно, случайно заглянув в наш городок. Он был молод и прекрасен, как же сильно он отличался от всех, кого я знала раньше! Как будто пришелец из другого мира, он появился в разгар шумного майского праздника, когда мы все собрались на ратушной площади.

Мицци склонила голову на грудь Артура и, мечтательно прикрыв глаза, возвращала их обоих на век назад, за сотни километров на берега Рейна. Юноша не спешил прерывать вампиршу, ее сладкая, плавная речь убаюкивала, словно колыбельная, а сама она так уютно и просто устроилась подле него, как будто и вовсе самая обычная девушка сидела рядом со своим возлюбленным. Артур вновь неуверенно коснулся пальцами ее золотистых волос, при свете луны казавшимися совсем светлыми. Мягкие, легкие, как у живого человека. Мицци улыбнулась, но ничего не сказала.

Стоило Артуру закрыть глаза, и он будто сам оказался на маленькой площади, заполненной народом. Беззаботно и невыносимо громко играла музыка, оглушая и заставляя веселиться даже тех, кто этого не хотел. Низкие дома с покатыми красными крышами, крепко-накрепко построенные в стиле фахверк еще пару веков назад, плотно обступали клочок земли, залитый солнцем. Говорят, что по центральной площади можно составить впечатление о городе. Так вот, это был очень, очень маленький городок.

Молодые — да и не только — люди отплясывали что-то удалое и не особенно сложное, громко стуча каблуками по булыжной мостовой. Юбки девушек, и без того короткие, как носили тогда, да и носят сейчас порой в деревнях, взметались едва ли не выше их голов, рубашки под корсажами сползали от сумасшедшего ритма танца, оголяя плечи и грудь.

Ее он увидел сразу. Мицци Фогель кружила в самом центре, всем телом прижимаясь к здоровому рыжему парню; ее щеки алели, разгоряченные от вина и танца, и она не сгорала при свете солнца, но… Она не изменилась. Артур всем сердцем желал убедиться, что, умирая и теряя душу, человек меняется полностью, лишается всего того прекрасного, что было в нем живом. Но Мицци тем же привычным движением убрала прядь спадающих на глаза волос за ухо и посмотрела прямо на него своими пронзительными зелеными глазами. Которые совсем не изменились.