Лоренцо. Имею честь представить вашей светлости моего дядю Биндо Альтовити; он сожалеет, что долгое пребывание в Неаполе до сих пор не позволило ему упасть к вашим стопам. Другой синьор — славный Баттиста Вентури, который, правда, занимается изготовлением шелка, но отнюдь не продает его. Пусть нежданное появление в этом смиренном доме столь великого государя не смущает вас, дорогой дядя, ни вас, почтенный Вентури. То, о чем вы просите, будет даровано вам или вы вправе будете сказать, что мои просьбы не имеют веса в глазах моего милостивого монарха.
Герцог. О чем вы просите, Биндо?
Биндо. Ваша светлость, я в отчаянии, что мой племянник…
Лоренцо. Звание римского посланника никому не принадлежит в настоящую минуту. Мой дядя льстил себя надеждой, что вы соблаговолите облечь его этим званием. Во Флоренции не найдется человека, который мог бы сравниться с ним, когда дело идет о преданности и почтении к дому Медичи.
Герцог. Правда, Ренцино? Ну что ж, мой дорогой Биндо, пусть так и будет. Приходи завтра утром во дворец.
Биндо. Ваша светлость, я смущен. Как выразить…
Лоренцо. Синьор Вентури, хотя он и не продает шелка, просит привилегии для своих мануфактур.
Герцог. Что за привилегия?
Лоренцо. Ваш герб на воротах и патент. Даруйте ему это, государь, если вам дороги те, которые любят вас.
Герцог. Прекрасно. Это все? Ступайте, синьоры, и мир да будет с вами.
Вентури. Ваша светлость! Вы меня преисполнили радости, не могу высказать…
Герцог
Биндо
Вентури
Биндо
Вентури
Герцог. Маркиза Чибо — моя.
Лоренцо. Жалею.
Герцог. Почему?
Лоренцо. От этого другим будет ущерб.
Герцог. Нет, клянусь, она уже надоедает мне. Скажи мне, милый, кто эта красавица, что расставляет цветы на том окне? Я уже давно все вижу ее, когда проезжаю мимо.
Лоренцо. Где?
Герцог. Там, напротив, во дворце.
Лоренцо. Так, ничего.
Герцог. Ничего? По-твоему, эти руки — ничего? Какая Венера, клянусь утробой дьявола!
Лоренцо. Это соседка.
Герцог. Я хочу поговорить с этой соседкой. Ах, черт! Если я не ошибаюсь, это Катарина Джинори.
Лоренцо. Нет.
Герцог. Я прекрасно узнал ее. Это твоя тетка. Черт возьми! Я забыл это лицо. Приведи-ка ее ужинать.
Лоренцо. Это будет очень трудно. Она добродетельна.
Герцог. Ну вот еще! Разве есть для нас добродетельные женщины?
Лоренцо. Я спрошу ее, если вам угодно, но предупреждаю — она педантка; она говорит по-латыни.
Герцог. Так что ж! Любит-то она не по-латыни. Идем сюда. С этой галереи нам лучше будет смотреть на нее.
Лоренцо. В другой раз, мой милый; сейчас я не могу терять времени — мне надо к Строцци.
Герцог. Как! К этому старому дураку?
Лоренцо. Да, к этому старому подлецу, к этому мерзавцу. Очевидно, он не может исцелиться от странной привычки открывать свой кошелек всем этим презренным тварям, которых называют изгнанниками, этим бродягам, которые каждый день собираются у него, прежде чем надеть в дорогу свои башмаки и взять посох в руки. Теперь я намереваюсь как можно скорее отправиться на обед к этому старому висельнику и возобновить уверения в моей искренней дружбе. Нынче вечером я смогу вам рассказать какую-нибудь забавную историю, какую-нибудь милую шалость, которая завтра утром спозаранку подымет, пожалуй, кое-кого из этого сброда.
Герцог. Как я счастлив, милый, что есть у меня ты! Признаться, не могу понять, как они тебя принимают.
Лоренцо. Полно! Если бы вы только знали, как это легко и просто — лгать, не стесняясь, в лицо дураку. Это доказывает, что вы никогда не пробовали. Кстати, не говорили ль вы мне, что хотели подарить свой портрет, уж не помню кому? Я могу привести вам художника, которому покровительствую.
Герцог. Хорошо, хорошо. Но подумай о твоей тетке. Из-за нее я к тебе и пришел. Черт возьми! Твоя тетка мне по вкусу.
Лоренцо. А Чибо?
Герцог. Я сказал тебе, чтобы ты поговорил обо мне с твоей теткой. (
Сцена 5
Филиппо. Дай бог, чтобы это кончилось ничем. Сколько раз начиналась именно так неутолимая, беспощадная ненависть! Пустые речи, чад попойки, злословящий толстыми губами развратник, — и вот — война между семьями, и вот уже в ход идут ножи! Тебя оскорбили, и ты убиваешь; ты убил, и убивают тебя. Вскоре ненависть пускает корни; сыновей баюкают в гробах дедов, и целые поколения вырастают из земли с мечами в руках.