Лоренцо Медичи и поэты его круга. Избранные стихотворения и поэмы

Средь малых звезд на темном небосводе

Струит сиянье полная луна,

Покой и мир царят во всей природе.

Создания земные властью сна

Избавив от трудов и убаюкав,

Уснувший мир накрыла тишина.

Один Коринто среди стройных буков

О милой Галатее тихо пел.

В лесу никто не слышал скорбных звуков,

И слезный свет в очах его горел,

Лишь он один не знал отдохновенья,

Стихами о любви своей скорбел:

«О Галатея, хладного презренья

Достоин ли Коринто, твой пастух?

Не трогают тебя мои мученья.

И лес к моим стенаниям не глух,

И даже Ночь, как бисер звезд рассыплет,

Порою к ним свой преклоняет слух.

Покоя стада моего не зыблет

Ни опасенье, ни укол тревог,

Оно самодовольно травку щиплет.

Спокойны овцы – бдителен и строг

Над ними пес, их верная охрана,

Ласкает их приветный ветерок,

Лишь я пеняю, плачу непрестанно.

Но что за прок от жалоб, слез таких,

Коль их не слышит та, что мне желанна?

Ах, ты бежала от очей моих

Быстрее мысли! Как узрели очи,

Так в сердце нет покоя ни на миг.

И есть ли сердце твоего жесточе!

Три пятилетья, нимфа, ты жила

На службе у Дианы в свите прочей.

Не хватит ли? Но ты не подала

Ни знака мне, ты отвергаешь милость.

И горе мне! призыву не вняла.

Бежишь, а тысяча б других склонилось!

Пред силой заклинания, ей-ей,

Луна, и та, на землю бы спустилась;

Людей Итаки превратить в зверей

Сумели заклинания когда-то,

Могли бы тронуть и бездушных змей.

Хоть груб мой стих, украшен небогато,

Его на ветер брошу, поглядим:

Быть может, донесется к ней, крылатый.

Блуждает ветер по древам густым,

И те, колеблясь, шепчутся приятно,

Эфир наполнив именем твоим,

Доносят до меня его, и внятно

К жестокой нимфе мой летит напев

Чрез долы, что простерлись необъятно;

Хоть Эхо, вторя плачу средь дерев,

Его двоит, хоть ветер пени множит,

Но в камне, знаю, не взойдет посев.

Ты недалече слушаешь, быть может,

В пещере где-нибудь; к тебе стремлюсь,

Ведь без тебя и миг напрасно прожит.

Тебя б узреть! О, я тогда потщусь

Смягчить твой гнев, чтоб стала благосклонней,

Я лика, белых рук твоих коснусь.

Коль будем вместе на цветущем склоне,

Плакучей ивы обдеру кору

И сделаю цевницу сладкозвонней!

Власы твои лозою уберу,

И млела бы лужайка под ногами,

Как стала б танцевать ты на ветру.

Устав, мы возлегли бы под дубами,

И я, цветы различные нарвав,

Тебя бы осыпал их лепестками.

Благоуханиям несчетных трав

Ты б улыбалась; где цветок сорву я,

Вставал бы новый, голову подняв.

Венками б осенял твою главу я,

Вплетал бы листья в золото волос,

Ты побеждаешь их красу живую.

И шепот чистых ручейков бы нес

Ответ на наши песни издалёка;

Нам пел бы птичий хор, сладкоголос.

Но ты бежишь, о нимфа, ты жестока,

На сердце жестких помыслов покров,

Но он не губит красоты до срока.

Когда ты гонишь зверя средь дубров,

Не я, пастух, а искушенный в лове

С тобою бы отправился на лов.

Ты мечешь стрелы, прячешься в дуброве,

Держа свой лук, но жду я кабана

В лощине с острой пикой наготове.

Терплю, несчастный, муки я сполна,

Когда, босая, ты бежишь проворно,

И я вздыхаю, ведь боязнь сильна,

Чтоб змеи, камни иль колючки терна

Не ранили стопу, что столь бела!

Мне не угнаться за тобой, бесспорно.

Как если поразила цель стрела

И извлекут ее, она клонится,

Но, выпрямившись, станет как была.

Ты так проворна, так легка, что мнится,

Бежишь ты по воде, а глядя вслед,

Я вижу, что стопа не омочится.

Но сердцу моему покоя нет:

Вдруг, как Нарцисс, внезапно ты истаешь —

Краса его пошла юнцу во вред;

Когда в ручье лицо ты омываешь,

Рябь сгладится и тотчас пропадет,

Как в зеркале, себя ты созерцаешь!

Ах, во влюбленных разум не живет!

Ты удалилась, но воображенье

Твой образ чертит мне на глади вод.

Гляжу в ручей и вижу отраженье

Свое я только, сколь ни кликай впредь,

Напрасно: ты исчезла, как виденье.

Не белолицый, но не хилый ведь,

Да я пастух не робкого десятка!

А кто не смугл, тот лучше, мне ответь?

И ты ведь не расстроишься украдкой,

Узнав, что волосата грудь моя,

Ведь нет во мне иного недостатка.

Не знаешь ты, на что способен я:

Хватаю я быка за оба рога,

И падает на землю он, стеня.

Залез в пещеру раз, а там – берлога,

Извлек оттоль я пару медвежат,

И уж была назад моя дорога,

Как вдруг вошла медведица, я сжат

Почти уж был в когтях зверюги ярой,

Разгневалась она за милых чад,

Но сук сломал, и с одного удара

Она простерлась, дух из тела вон;

Твоя, коль хочешь, медвежаток пара.

Со мной сходиться в схватке не резон:

Я победил на празднестве в честь Пана,

Теленком и телицей награжден.

В стрельбе посостязался бы с Дианой,

О четырех рогах бы получил

В награду долгорунного барана,

Он будет твой. Хоть Неифиле мил,

С ней хладен я: меня-то не завлечь ей,

Ведь лишь тебе я сердце подарил.

Ты знаешь: я богат, и столь далече

Разносится мычанье по полям

Моих быков и блеянье овечье.

Тебе я млеко свежее подам

И ягод с луга поднесу и белых,

И тех, чей цвет под стать твоим устам;

Плодов отборных, наливных и спелых,

Что пчел рои питают каждый год,

Каких и мир не знал в своих пределах.

С амброзией сравню свой сладкий мед —

Юпитер сам таким доволен будет,

В Сицилии он лучше не найдет.

Коль песня состраданья не пробудит,

Быть может, птичий сладкогласный хор

Тебя, о нимфа, сжалиться принудит.

Не слышишь ты, как огласил простор

Плач Филомелы горестной, и внемлю,

Что в песнях тех сквозит тебе укор.

Одну ее я в спутницы приемлю,

Но сжалишься – надежда не пуста,

Под смех твой я в слезах купаю землю.

Прекрасна ты и вместе с тем люта,

И всё же помни о своем уделе,

Ведь и твоя не вечна красота.

Приду в свой сад, лишь мраки поредели,

Светило встанет, волю дав лучам,

И явит то, чего не зрел доселе.

Весною розы посадил я там,

Но стоит только обратиться взору,

Совсем иное явится очам.

По белому и алому убору

Тех свежих роз ложится тень листвы;

Одна сомкнулась, хоть раскрыться впору,

Ту злобный ветер растрепал, увы,

А та едва бутон свой приоткрыла,

Иная не поднимет головы

И чахнет, в дол потупившись уныло.

Рождается и гибнет на глазах

Краса, что мир на час лишь посетила.

И видя сколько падает во прах

Листвы пожухлой, постигает разум,

Что наша юность как ресницы взмах.

Цветут деревья и все ветви разом

К светилу простирают вешним днем,

Внимая сладким ветерка проказам.

Вольготно древу: завязи на нем,

Но вот они час от часу тучнеют

И отягчают дерево плодом;

Плоды растут, неспешно тяжелеют

И давят весом на него, как спуд,

И сладким соком полнятся, и спеют.

Настанет осень, и плоды сорвут,

А там и до зимы недолго грозной,

Когда и листья, и цветы умрут.

Сорви же розу, ведь еще не поздно».