Лось 2

Мне было блядски паршиво, но я ему верил. В вину Макса не поверил ни на минуту, а вот тут поверил почти сразу же. Слишком много Юлька финтила с этими противозачаточными таблетками, и слишком каждый раз эмоционально реагировала, когда я это замечал: вот я подбираю на летном поле упаковку с пилюлями — явные недовольство и замешательство, быстрый перевод внимания на кружевную тряпку! Вот мы склоняем друг к другу головы, обсуждая залетевших пилотесс — опять раздражение с привкусом вины, в которой она тут же по секрету признается — было дело, сама фарцевала! И даже в том моем полуживом состоянии я чувствовал ее желание забрать банку из Олиных вещей! Вполне возможно, что там были пустышки, которые могли послужить уликой против нее… Актриса, мать ее!

— Ну, давай, добивай, я же вижу, что у тебя не все!

— Это она была связником у вашего Рыбакова, это она его шантажировала долгами.

Не просто так Мишка ее недолюбливал… И снова в памяти: я обнимаю Юльку, спрашивая про конфеты и драку — замешательство и вина! И теперь уже понятно — будь она ни при чем, ей не с чего было бы испытывать вину!

За что, господи?

За что это мне, за что это Максу?‥

За что это их нерожденному ребенку?

— Ее саму шантажировали?

— Нет. Деньги. Просто деньги. Очень большие деньги. Их долго искали, пока не вспомнили про подаренный Валентиной домик в Москве, она туда заезжала после Питера зарегистрировать дарственную.

— И что теперь?‥

— Не знаю… следствие давно от меня ушло, при всем непотизме никто не даст руководить такой разработкой вчерашнему студенту. Но я стребовал себе право быть в курсе! Мама так рада, что я наконец-то решил идти по ее стопам, что делает мне кое-какие поблажки, тем более, что это я начал все раскручивать. Ее возьмут со дня на день. Ты мой друг, а они с Максимом твои друзья, поэтому я сейчас нарушаю все писанные и неписанные правила, рассказывая тебе это. Вредителя надо было поймать, никто не спорит… меня может быть даже наградят за раскрытие такого дела… Но после этого Кудымов возненавидит меня, частично перенеся отношение на тебя, ты тоже не останешься в долгу, и вся наша дружба, в которой я и так наломал дров, окончательно полетит в ебени-фени…

— Маздеева знает?

— Нет. Ты правильно понял, что она не доверенное лицо матери, там наверняка есть какие-то схемы и взаимозачеты, но, почти уверен, что даже не с ней самой, а с Сомовым. Да и я после ее назначения полковником поддался ребячеству и про свои выводы ей не докладывал. Поэтому сейчас знаю только я, мать и ее личная команда оперативников.

— Организуй мне встречу с твоей матерью. Срочно!

И вот я снова стою в том же самом кабинете с зеленой лампой.

— Михаил, вы, безусловно, у меня на особом счету: за одно то окно, где погибла Елизавета Угорина, я вам обязана многим, и даже "Звезда" не уменьшила моего долга. Но вина Юлии Кудымовой неоспорима. Она враг. Даже не враг, а предатель, польстившийся на деньги. Предавший однажды, предаст снова. Я не могу оставить ее на свободе.

— Я знаю. Я пришел не за этим.

— А зачем?

— Архив Савинова в обмен на спокойную жизнь моего будущего крестника или крестницы, — снял с себя комм, кладя его на стол Забелиной, — Пусть Юлия родит, ей максимум осталось две недели, а потом умрет при родах. Невиновная. Незапятнанная. Не бросившая тень на своего ребенка и мужа. Этот грех я возьму на себя.

— Архив Савинова?‥ Откуда он у вас?

— От верблюда! — зло огрызнулся, но тотчас исправился — не в том я положении, чтобы показывать норов, — От самого Савинова, разумеется! Андрей Валентинович сбросил мне его в знак признательности или в качестве извинения за мою жизнь, обменянную на жизнь Кровавой Ведьмы. Жизнь за жизнь. Я вам отдаю его за нормальную жизнь ребенка Кудымовых.

— Если это действительно так, то это — адекватная плата, — произнесла Забелина, скидывая комм в ящик стола.

Это был жуткий Новый год. Носящийся по квартире мелкий Угорин разбил две вазы, любовно выбранных Натали, и затих, только сожрав и выдав обратно полторта, уснув между диваном и креслом, безжизненно обвиснув на подлокотнике. Новорожденного двухнедельного Кудымова, вопящего благим матом, мы по очереди укачивали в коляске на балконе.

— С Новым годом! — уныло поднял тост вдовец Макс под бой курантов, доносящийся из радиоточки, — Хуже быть уже не может, поэтому за лучшее!

— За лучшее! — поддержал его я.

Посидев полчаса для галочки, мы, как два отца-одиночки, устроились спать, прижимая к себе сыновей.

— Господин Лосяцкий! Вам телеграмма!

— Какого хуя?! — взбеленился я, вынужденный встать в шесть утра первого января под одновременный рев из двух комнат — оба мелких проснулись от длительных звонков в дверь.

— С Новым годом! Вам телеграмма! — пробормотала девчонка, вручив послание и получив роспись в ведомости.

— Кому не спится, итицкая сила?! Вика, если это ты, то я тебя убью! — бухтел я, разворачивая бланк.

Убивать сестренку расхотелось.

"Миша! Мама Варя погибла. Похороны третьего. Жду дома!"

Конец второй части.