Лось в облаке

Кругом царило безмолвие, нарушаемое лишь кваканьем лягушек. Вадим чувствовал, что гибнет. Неведомая сила, грозная и беспощадная тянула его вниз, в темноту.

Происходящее казалось ему кошмаром, только вот проснуться никак не удавалось. Все его существо восставало против такого грубого, несправедливого и безжалостного насилия.

— Помогите, — снова закричал он что было сил и заплакал, — мама, мамочка!

Прямо перед ним из-за кочки высунулась светлая вихрастая голова с веснушчатым носом и веселыми синими глазами.

— Заткнись, дурак, — сказала голова, — и не трепыхайся, а то еще больше увязнешь. На вот, хватайся за ветку.

Вадим судорожно уцепился за толстую березовую ветвь, и только тогда к нему вернулась способность соображать.

— Ну, чего виснешь, как дохлая рыба на крючке? Давай, подтягивайся. Да не елозь ты, не елозь. Вот так, молодчина! Давай сюда пять. Ничего, брат, я тебя вытащу, — обнадежил незнакомец, подкрепляя свои слова немалыми усилиями.

Вадим еще барахтался и скользил ногами, когда он подтянул его к себе и одним рывком вытащил на относительно твердую почву.

— Что, испугался? И правильно сделал. Какого рожна тебя сюда понесло? Ты посиди пока, отдышись, потом будем вместе выбираться.

Вадим, все еще всхлипывая, размазывал кулаком по щекам слезы и грязь. Спаситель снял с себя перепачканную майку и вытер чистым концом ему лицо.

— Не кисни, — сказал он, — мужчины не плачут. Тебе сколько лет?

— Четырнадцать, — промямлил Вадим, тоскливо ожидая привычного неодобрительного удивления.

— Здорово, — ободряюще сказал паренек, — и мне четырнадцать. А звать как?

— Вадимом.

— Вадик, значит?

— Не-е, Вадим. — Он терпеть не мог уменьшительного имени. — А тебя?

— А я — Саня, — ответил тот, внимательно разглядывая тщедушного мальчика. — Ладно, Вадим так Вадим, — согласился он и с тех пор никогда иначе его не называл.

Сам Саня был складным, крепким парнишкой, с сильными загорелыми руками и ногами. У него были очень светлые, почти белые волосы, ресницы и брови чуть темнее, большой улыбчивый рот — губы сплошь в цыпках и трещинках, — нос как нос, не большой, не маленький, неопределенной формы, а глаза неправдоподобно синие и яркие, словно две лучистые звездочки.

— Ты к бабушке Дусе приехал, вчера, из Ленинграда, верно? — все так же дружелюбно спросил Саня.

— Откуда ты знаешь? — удивился Вадим.

— У нас новости быстро расходятся. А я от вас через несколько домов живу, совсем близко. — Он поднялся. — Все, вставай, пошли уже, ступай за мной след в след, а то опять сковырнешься.

Они вышли к реке, и Саня сказал:

— Скидывай свою амуницию, будем жижу отстирывать, а то мамка заругает.

Одежду выстирали и разложили сушиться на прогретой корме баржи, торчащей из воды. Потом выкупались у берега, в голубой прозрачной воде, и сели обсыхать на песке. Было тепло и безветренно. На недвижной поверхности реки дрожал огненными бликами солнечный свет. Полуденный лес на другом берегу подернулся знойной дымкой, зыбился и струился в неверном горячем мареве.

— Ты в школе какой предмет больше всего любишь? — спросил Саня.

— Математику и физику, а ты?

— Я биологию люблю и химию, еще литературу.

— Книги я тоже читать люблю, только не романы всякие душещипательные, а фантастику и приключения.

— Да ну! — обрадовался Саня. — Айзека Азимова читал?

— Читал — «Конец вечности». Еще я Кларка люблю, Стругацких, Ефремова. Да всех не перечесть.

Они разговорились, увлеченно обмениваясь впечатлениями о прочитанном, и проговорили долго, не замечая, как летит время, что-то неожиданно вспоминая и перебивая друг друга.

— Сходим вместе в библиотеку? Посоветуешь, что взять почитать, — предложил Саня.

Вадим уже смотрел на него с обожанием. Впервые он был кому-то интересен, причем не взрослому, не родственнику, а мальчику одного с ним возраста, да еще такому сильному, такому классному, поверить невозможно! Он не насмехался над Вадимом, не дразнил, слушал его серьезно и даже спрашивал его совета.

— Сань, а что ты делал на болоте? — осмелился задать вопрос Вадим.

— Пичугу одну высматривал. Она поет хорошо. Я люблю слушать, как птицы поют.

Вадим встрепенулся:

— У меня дома тоже птичка есть — зеленушка. Она в клетке сидит и очень красиво поет. Мне ее папа купил.

На этот раз Саня его не одобрил.

— Нет, — покачал он головой, — птицу в клетке держать нельзя.

— Почему? — удивился Вадим. — Многие держат.

— Глупые, потому и держат, — убежденно сказал Саня. — Лесной певец в лесу должен петь. Птицы ведь тоже по-разному поют. На воле она жизни своей маленькой радуется, солнцу красному. А что она тебе в клетке споет? Ты ее тоску, тревогу слышишь каждый день. Разве это хорошо?

— Нет, плохо, — пролепетал Вадим, чувствуя себя преступником.

— Ты подумай, к примеру, — продолжал Саня, — сможет тебе папа купить закат солнца? Или вон, смотри, — рыба плещется, словно в серебре. Не сможет. Вот так и это. Природы руками не ухватить. Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — усиленно закивал Вадим. — Я как приеду домой, сразу птицу выпущу.

— Правильно, отвези подальше в лес и выпусти. Пусть себе радуется.