Лошадь смеется

Ваграм улыбнулся. Несколько минут назад он рассматривал репродукции, но никакая самая совершенная аппаратура не смогла бы передать то, что он увидел сейчас. Вся планета была усыпана розами...

Посетители разговаривали довольно громко.

- "Москва вечером", - сказал кто-то.

- А вот "Москва ночью", "Дождь над спящей Москвой"...

- И "Москва утром". Триптих.

- Человек любил жизнь не так, как мы с вами.

- Зачем так грубо? Просто талантлив - вот и вся разница...

- Разница серьезная.

- Вчера картин было больше... Как быстро покупают...

- А "Букет цветов в космосе" продается?

- Да, десять тысяч.

- Десять тысяч? Простудиться можно!

- "Волга" - двадцать тысяч, "Мерседес" - пятьдесят, - сказала Карина. - А что это? Железки! Тачки железные!

- Теперь и хирургу плати.

- Но не везде же так.

- Это не успокаивает. У меня мать умерла, потому что не заплатили. Все тянули, тянули.

- Это же не Сезанн - десять тысяч...

- Это Карин. Не хотите, не покупайте.

- Идите сюда... Лошадь смеется. Вот это да!... Она живая...

- Чудо. Слышно, как лошадь смеется.

- Сколько стоит, которая смеется?

- Не дешевле, чем "Букет цветов в космосе".

- Все, больше не спрашиваю. Ограблю банк и приду.

- Я покупаю "Лошадь". Когда можно забрать картину?

- Сейчас договоримся, - ответила Карина.

- Вот дает! Везет же людям!

- Наверное, поэт-песенник. Песенку начирикал, картину купил. Это не ваша жемчужина: "Надейся и жди, вся жизнь впереди"?

- Я корреспондент газеты "Комсомольская правда". Лена, почему о нем никто не знал?

- Вы же пишете об одних лауреатах. А как складывается жизнь у настоящего художника?

- Не хочется верить в его смерть...

- Смерть одного человека. Кого это сегодня волнует? После освенцимов и майданеков мир перестал понимать, что такое трагедия. - Молодому посетителю было лет девятнадцать.

- Вы разве первый раз с этим сталкиваетесь? - спросила Карина.

- Я вас обидел?

- Вам бы это не удалось.

- Я слышал, вы когда-то хотели стать актрисой?

- Рядом с Вадимом можно было быть только его женой. И то не всегда удавалось.

- Не всегда?

- Да. Не всегда. Вас интересует моя или его судьба? Краски! Холсты! Кисти! Все это стоит недешево.

- Но вы продавали картины?

- Нет. Вадим хотел, чтобы картины висели здесь.

- А вы тоже хотели, чтобы они висели здесь?

- То, что хотела я, ровным счетом ничего не значило.

- Так тоже бывает.

- Так бывает? А может быть, не бывает иначе?

- Лена, а у вас есть какая-нибудь профессия?

- Я гример-парикмахер. Не звучит? Прозаично? Как это жена художника кому-то делает прически и накладывает грим на увядшее личико? Мне надоели ваши вопросы.

- Разрешите, я вас сфотографирую?

- Как хотите, я сниму трубку. Кто-то очень настойчив... Але? Вы завтра идете на банкет? Я занята. - Карина повесила трубку. - Вы, кажется, нащелкали меня в самых разных позах... Сдвинуться можно. Все хотят быть принцессами. Даже самые последние дурнушки. Но Москва не Париж...

- Но это не мешает вам пользоваться французской косметикой.

- Когда лжет нравственность, косметика только утончается, - сказал молодой посетитель лет девятнадцати. - Конкуренция. Пущены в ход все средства, чтобы скрыть свои недостатки...

- Разрешите сфотографировать "Алый водопад"?

- Нет. Неудачные репродукции скомпрометируют Вадима.

Олег обратил внимание, что дверь открыл и закрыл за корреспондентом один из двух гигантов, очевидно, временных телохранителей Кариной. Он их видел и в первое, и во второе посещение выставки. Рядом с ними вдова могла быть абсолютно спокойной за свое богатство.

- Вы не устали отвечать на вопросы?

- А мне все равно, я же ничего не делаю.

- А кто при жизни видел его картины? Я для статьи.

- Я видела. Вам этого мало?

- А другие?

- Пока он бился над своей манерой, над цветом, для всех он оставался инженером. Он не учился в Академии художеств. Это было его комплексом.

- Я вас понимаю.

- Меня? Я обычна, как все смертные.

- Я думаю о его жизни... Она так оборвалась...

- О его жизни надо было думать при его жизни.

- И ни у одной картины нет названия.

- Вадим считал, что картина сама за себя говорит.

- Барбизонцы тоже так считали. Камиль Коро говорил: "Впечатление - это все". "L'impression - c'est tout".

- Я помню, он показал "Лошадь" своему приятелю. А приятель нахамил, что это неестественно, что лошадь смеяться не может.

- Дураков на свете хватает.

- Нет. Он был не дурак. Он был негодяй. Теперь всем все ясно. А Вадим наглухо закрылся от людей.

- Тут мог помочь только Союз художников.

- Однажды Вадим обратился за помощью. С ним даже разговаривать не стали. А ежедневно бегать, умолять, клянчить... Унизительно. Да и когда? Утром на работу, вечером с работы. Нужно время и связи.

Ваграм слышал разговор и подумал: "На это нужна жизнь. Этому отдают жизнь..."

- Горькая ситуация, - сказал очень тихо Ваграму Олег. - Стыдно, что я о ней так плохо думаю.

- А ты думай хорошо, - улыбнулся Ваграм.