Лошади моего сердца. Из воспоминаний коннозаводчика

Андреев имел жестокость еще утром предупредить меня, что вечером он будет меня допрашивать и что в его руках имеются убийственные материалы. Это было сказано за двенадцать часов до допроса, конечно, предумышленно, чтобы я терзался, мучился и, потеряв равновесие духа, попал бы целиком и полностью в его лапы. Весь день он ходил за мной по пятам и не сводил с меня глаз. Этот человек наслаждался моими страданиями, упивался моим несчастием – так кот, прежде чем задушить уже почти растерзанного мышонка, следит за каждым его движением и не спускает с него своих зорких глаз…

Не стану приводить остальных допросов, ибо они были в том же роде. В тот же, столь богатый событиями день, Андреев невольно продемонстрировал всю безмерную подлость, на какую он был способен. Было уже около двенадцати ночи. Я пристроился у электрической лампочки, которая стояла на простом табурете возле окна, и читал, вернее, силился читать, чтобы хоть несколько успокоиться. Чтение не шло, я отложил книгу и задумался. Вошел Андреев, по своему обыкновению стуча каблуками и громко покашливая. Я не обратил на него никакого внимания. Так прошло минут пять. Вдруг Андреев с быстротой молнии скидывает сапоги и, как-то особенно выворачивая ноги, на одних только носках, приподняв, как акробат, руки, подбегает к дверям, мгновенно их открывает и… затем в совершенно спокойно возвращается к дивану. На вопрос, в чем дело, прозвучал ответ, классический по ясности и цинизму: «Я на столе в вестибюле положил документы как приманку и нарочно ушел. Мне хотелось изловить одного человека, но на этот раз он не попался на удочку. Мне не удалось его накрыть на месте преступления!». Как тут не вспомнить Лескова и описанную им неподражаемую сцену с подметным письмом, полученным одним капитаном! Устами этого капитана Лесков замечательно сказал: «Способ доставки ему тоже понравился – подметный, то есть чисто великорусский».[225] Да, Лесков лучше Тургенева и Толстого знал душу русского человека.

Андреев несколько дней почти не показывался из своей комнаты. Как мне удалось узнать, он приводил в порядок свои материалы и писал доклад Савченко. Упаковщики наконец закончили свою работу, и был назначен день вывоза вещей и картин на станцию. Как я жалею теперь, что не записал для памяти, какого числа в точности сие свершилось, однако отлично помню, что три деревни съехались, как говорили мужички, «подымать добро Бутова». Они свезли всё на станцию Присады для дальнейшего следования в Москву. При погрузке Андреев командовал, но на станцию не поехал. Вообще, я заметил, что он определенно боялся выходить за пределы дома – видно, образ Кота (Власова) преследовал его.

Памятная ночь – сон на полу

Так состоялась эвакуация музея, и дом мой опустел. В нем лишь кое-где остались отдельные вещи, два-три сундука, кое-что из мебели, и все это терялось в громадных комнатах. На следующее же утро Андреев уехал в Москву. Мне было дано двое суток на упаковку вещей и устройство всех дел. Не прошло и двух дней, как я был готов к отъезду. Невелико было мое имущество, и двух дней оказалось много, чтобы его упаковать. Мой отъезд из Прилеп был назначен на утро, и последнюю ночь я провел хотя и в своей спальне, но на полу, на зашитом в рогожу большом матраце.

Всю ночь я не мог заснуть. Я был далек тогда от мысли, что спать на полу – это есть мой удел не только на ближайшие дни, но и на многие месяцы… В ту ночь я о многом передумал, многое вспомнил. Передо мною открывалась новая эпоха – приходилось расставаться с родным гнездом, с привычным образом жизни, с обязанностями, которые, так сказать, вошли в плоть и кровь, с близкими людьми, с привычками, унаследованными от отцов и дедов, с лошадьми – словом, со всем тем, что было дорого и мило, что так долго составляло цель и смысл моей жизни. Все это надо было покидать, ибо все это было уже разрушено. Было над чем призадуматься, было от чего не спать в ту памятную ночь. И все же как я был далек тогда от мысли, что жизнь моя кончена и через какой-нибудь месяц начнется мое житье по советским тюрьмам. Да, поистине неисповедимы пути Господни и будущее сокрыто от нас…

Последний день