Лошадиная улыбающаяся голова. По С. Носову (СИ)

Приоткрылась дверь, в узкую щель его разглядывали два внимательных глаза. Подождал, чтобы узнали:

 -Фёдор Михайлович? Вы ли это? Вы же уехали только что.

 - Ну, да. Уехал. А вот теперь приехал. Вы меня, Альберт Карлович, и пускать-то не собираетесь, что ли?

 Дверь приоткрылась, ростовщик, маленький подслеповатый немец впустил его в прихожую. И засуетился вокруг него, снимая пропахшую морскими ветрами накидку. Немного распрямился, расправился, потом опять сгорбился, потух. Засеменил мелко, наклонился к галошнице, как бы подставляя лысину под удар.

 -Что привело Вас сюда, Фёдор Михайлович? Часы-то ваши золотые с цепочкой в залоге ещё до марта.

 -Нет, не так это будет, совсем не так,-

поморщился Фёдор Михайлович. Заходящее солнце ярко освещало комнату:

 - А вот это будет именно так, совершенно так.

Огляделся, на столе фарфоровая чашка с блюдцем с серебряной ложечкой с вензелями. С еле заметной трещинкой сверху.

 - Чашка подходит, чашка именно такая нужна.

Затхлый запах давно не проветриваемого помещения, низенькие тусклые окошки. Бархатная зелёная скатерть с бахромой шариками на круглой тумбочке.

 - Вот, скатертью хорошо потом топор обтереть от крови..

 Зорко огляделся, чтобы запомнить. Тёмная мебель, массивный шкаф со стеклянными дверцами, диван- всё подходит. Часы фарфоровые с фарфоровой девушкой в переднике, кормящей курочек. С лошадиной головой, выглядывающей сбоку, любующейся на идиллию- девушка, передник, курочки. Маленький круглый белый циферблат в золочёном кругу над девушкой.

Подошёл, тяжело ступая к тумбочке, взял рукой девушку. Вместе с курицами и лошадиной мордой и обрушил на голову плешивого ростовщика- кровь появилась сразу же. Фарфоровая лошадиная скалящаяся голова тоже окрасилась бурой вязкой жидкостью. Сдёрнул зелёную бархатную скатерть с тумбочки, вытер аккуратно фарфоровую девушку, фартучек, курочек. И особенно тщательно любующуюся всем лошадиную улыбающуюся голову. Засунул часы под накидку под мышку. Преступил через ростовщика и пошёл к двери:

 - О, сколько ещё нужно поубивать ростовщиков, старух, их кухарок, чтобы правдоподобно написать одну единственную книжку? Назвать, что ли, "Преступление и наказание"?