Лошадиное лето

На кухне стояла трехлитровая банка киселя, но я резонно рассудил, что боевому коню этого будет мало. Прихватил и пятилитровую кастрюлю с холодным бульоном...

Конь не смог пить из банки, и я подсунул ему кастрюлю. Конь выпил не все, на дне немного осталось.

Между тем военный куда-то ушел, а бабка опять виднелась на огороде. Наверное, они решили все вопросы, и военный пошел на реку. Я отметил про себя, что сам пить пошел, а коня не повел.

Я радовался тому, что представилось дополнительная возможность пообщаться с животным, гладил коня по морде, а тот довольно храпел, шумно выдувая из ноздрей воздух.

Я решил, как и мечтал, расчесать коню гриву. Схватив нетронутую банку с киселем, помчался домой. Ворвался на кухню и остолбенел.

Руки мои разжались от неожиданности. Банка упала на пол, разлетелись осколки, кисель разбрызгался по всей кухне... Моя сестра целовалась с офицером! Как в кино!

Сестра накинулась на меня:

- Ты чего наделал? - причем как-то яростно, чего не водилось за ней сроду, наоборот, она всегда меланхоличная, задумчивая. А тут эвон как прорвало. Сестра старше меня на четыре года, но краснеть не научилась до сих пор.

- Дай щетку, - сказал я неуверенно.

Сестра достала с полки ершик для мойки бутылок и протянула мне.

Офицер разглядывал забрызганные киселем сапоги, но мне кажется, ему было не до обуви, просто он не мог посмотреть мне в глаза, так как полчаса назад обзывался.

Я схватил ершик и побежал назад, расчесывать коня. Конь смотрел в землю, а когда увидел меня - захрипел, думаю от радости.

Минут сорок я расчесывал гриву, слушая, как внутри коня булькает кисель с буханками, пока не вернулся офицер.

Но далеко они не ускакали.

Конь захрипел и завалился в заросли крапивы.

Наверное, он обожрался хлеба и перепил супа. Сильно ушибленный офицер лежал у нас в сарае целую неделю. Сестра, благодарно на меня посматривая, бегала в сарай и что там делала - неизвестно.

Зато хлопоты о выздоровлении коня легли на мои плечи. За неделю я научился заботиться о животном так, чтобы оно не падало в крапиву.

Через неделю офицер и конь поправились.

Несмотря на грозные вопли бабки, мы заключили договор.

Я отдавал офицеру сестру с условием беречь и лелеять, а он с тем же самым условием, отдавал мне коня. Меня не мучили угрызения совести от факта обмена человека на лошадь.

Бабка выла от бессилия и злобно шинковала крапиву курам. От ее власти над нами - ничего не осталось.

Влюбленные ушли к вечернему поезду, а я, прихватив свой деревянный меч и рюкзачок с вещами, вскочил на коня и поскакал в лес.

Обернувшись, на прощание, я увидел, что бабка рвет на себе волосы и бьется головой о пенек от срубленного вяза.

Так бывает со всеми, кто не ценит чужую мечту.

Конец