Лошадиные истории

— Енька, если ты собираешься работать с Зиной, тогда внимательно слушай, что я тебе скажу. На ногах у нее эти костяные наросты, чтоб ты знал, так называемые жабки, — штука неизлечимая, да и не мешают они лошадке нормально жить и работать. — Попов вынул из просторного кармана полотняного пиджака трубку и стал выслушивать лошадь. — Все у нее вроде бы в порядке. Сердце, правда, чуток сбивается с ритма, и дыхание шумновато: она, видно, не так давно воспаление легких перенесла. И никто не позвал меня к ней, никто не привел ее сюда, в конский госпиталь. Никто ведь не следит за здоровьем и благополучием заслуженного боевого коня, а теперь так называемой клячи! Потную поят, потную на сквозняке ставят, не растирают соломенными жгутами, не прикрывают попоной… Что за люди-звери! Имели собственных лошадей — жалели, а когда они стали колхозными — издеваются над ними, портят… А худая она, Енька, может быть, и на нервной почве. Понервничает из-за дураков — аппетит потеряет, а потом стоит дремлет, голодает или от коликов страдает. Да, Енька, Зина была боевым конем, к дисциплине, к порядку, к справедливому человеческому отношению смолоду была приучена. Паек строевого коня получала, разнообразные витаминные корма и овес давали ей. А что она сейчас получает?.. Шиш с маслом! — посмотрел пристально лошади в глаза, потом рот ей раскрыл, в глубину заглянул. — Авитаминоз у нее, чтоб ты знал, Енька! Овощами ее надо подкармливать, овсецом. Слышал? Если думаешь всерьез с ней работать и дружить, то должен хорошо слышать.

— Я слышу! Слышу! — заверил я.

— И должен хорошо понимать, зачем я тебе все это говорю. Если ты жалеешь Зину, то слушай такой наказ мой: бери ее ночевать домой, примочки делай, как я учил, подкармливай овощами, пойло на макухе готовь. И вот что еще: надо бы попасти Зину на целине, «на Сахалине». Знаешь, где это?

— Знаю… Это далеко… аж за третьим бугром, — пробормотал я, чувствуя, какой груз забот о лошади наваливается на меня.

— Обязательно надо попасти Зину на древнем целинном разнотравье!.. И не крути носом, Енька, ежели хочешь лошади помочь. Она там найдет себе нужную лечебную травку. Лошади сами знают, какая им нужна травка от той или другой болезни. У лошади тоже глисты всякие бывают, и она знает, какими травами их выгонять.

Он вынес из «конского госпиталя» бутылку с «составом» и банку с густой мазью, сильно пахнущей карболкой. Бутылку отдал мне и стал втирать мазь в ранки на коже лошади, продолжая просвещать меня:

— Купай почаще Зину, чисти щеткой, протирай суконкой, а то ведь, знаешь, какое дело: на грязной, потной коже лошади оводы оставляют свои личинки, а лошади облизывают себя и друг дружку, и эта пакость попадает им в рот и во внутренности, и они потом очень нервничают по этой причине… Да, вот еще, братец. Дней десять, пожалуй, надо дать ей, чтоб оклематься. Попасешь ее, подкормишь, подлечишь. В кузню пока не веди. Не дастся она подковаться. Потом поведешь, как перестанет прихрамывать. Ты все понял?

— Все понял, Федор Петрович.

— Все выполнишь, что наказывал тебе? Имей в виду, кроме тебя, ей некому помочь. А то, если уж совсем захиреет коняшка, на курятник отволокут ее.

Последняя фраза окончательно меня убедила, и я ответил решительно, без размышлений:

— Все выполню!

— Ну, смотри, братец, давши слово — держись!

Плотный, крепко сбитый Попов погладил меня по голове мозолистой рукой, крепко пахнущей карболкой, воскликнул:

— Гляди-ка, кто тебя прилизал такими волнами?

— Да кто ж… Она и прилизала, — смущенно ответил я, кивая на Зину.

— Ну, Енька, раз так, то дело у вас на лад пойдет!

В это я еще окончательно не верил, не мог себе представить, кем и чем для меня станет старая лошадь Зина.

Я старательно выполнял наказы ветфельдшера. Пас Зину на целинном разнотравье «Сахалина», подкармливал овощами и овсом, купал и лечил. Отец помогал во многом, он-то понимал, как мне необходимы эти все заботы. Да, это был очень важный период в моей жизни — я нес ответственность за большое, но беспомощное существо, здоровье и благополучие которого зависели от моей доброй воли: ведь теперь именно я должен был ухаживать за ним — кормить, поить, жалеть и защищать от дураков. И как возвышало меня, поднимало в собственных глазах это только что родившееся чувство ответственности, как взрослило!

И еще одно, может быть, наиважнейшее, произошло со мной: рядом с лошадью, в общении с ней, я почувствовал вкус к работе, к коллективному труду, и оттого стало определяться во мне чувство долга перед людьми. Хорошо было чувствовать себя нужным лошади, семье, колхозу. И теперь уже мама не мучилась, поднимая меня по утрам. Я вскакивал, едва она произносила: «Вставай, сынок, чуешь, Зина ржет, тебя зовет, видать, уже соскучилась по тебе».