Лошадиные истории

Хотел было поскакать Лукьян Корнеевич за расшалившимися новобранцами, да раздумал: пусть их, дело молодое, совсем еще ребятня!.. А Леля-то, Леля Дмитриевна, шельмоза какая, а? Не ожидал он от нее, честно говоря, такой прыти, такой дерзости. Как она держалась перед этими парнями!.. И вишь ты, вон как за Кряжева крепко уцепилась. Небось, считает себя взрослой, инспекторша.

Кряжева догоняли Дрогаев и Григораш, и он выхватил шашку, стал яро отмахиваться от них. Дрогаев закричал на него:

— Тю на тебя, скаженный чертяка!

Отстали от него преследователи, не смея приблизиться, сопровождали эскортом. На полном скаку остановился Кряжев перед Лукьяном Корнеевичем, отсалютовал шашкой и доложил браво:

— Товарищ уважаемый дед Лукьян Корнеевич! Доставил вам вашу прекрасную внучку, а мою невесту в целости и сохранности!

— Продолжать занятия по вольтижировке и джигитовке! — скомандовал Лукьян Корнеевич, как будто бы ничего не произошло.

…Под вечер, возвращаясь домой, дед сказал внучке, вразвалку сидевшей на крупе коня:

— Ну, Леля Дмитриевна, ты меня просто удивила, не ожидал я за тобой таких талантов!

— Каких талантов? — настороженно спросила она.

— Да лекции ты им по этой науке, иппологии, как по писаному читала!

— А-а, ты про это, — успокоенно сказала Леля. — Я им лишь повторяла то, что нам в конно-спортивной школе говорили про лошадь, и то, что сама вычитала в учебниках для кавалерийских школ.

— Ну-у, просто!.. Иметь такую память, я тебе скажу, не каждому дано.

— Кто любит лошадей, Лукьян Корнеевич, тот запомнит все, что им на пользу! — рассудительно сказала Леля.

— Верно, Леля Дмитриевна! Хорошо сказала.

С высоты, из-за пестрых облаков, к ним донесся звенящий гул самолета.

— Это «рама», дедушка! — вскрикнула в тревоге Леля. — Разведчик.

Старик придержал коня. Его глаза не сразу нашли среди облаков самолет с двойным фюзеляжем.

— Опять эта «рама»! — сказал он. — Смотрят, заразы, а чего высматривают, проклятые? Третий раз уже кружит над нами. И перед тем, как бомбили наш тракторный отряд, она кружила.

Надрывный плач, раздавшийся впереди, в одном из дворов, отвлек их от самолета. И тут из-за угловой хаты на выгон поспешно выкатился на велосипеде почтальон дед Симук.

— Стой, Симук! — остановил его Лукьян Корнеевич. — Что там стряслось? Опять ты похоронки развозишь?

— Проклятая работа! — с легочным свистом выговорил почтальон. — Черным врагом стал я для своих хуторян… Вручу хозяйке письмо с похоронкой и драпаю от нее, чтоб с горя меня не побила. Боже ж ты мой, за неделю восемь похоронок развез!

— Ну а что по радио слыхать? — спросил Лукьян Корнеевич.

Дед Симук ответил со злой досадой:

— Зачем тебе радио, когда и без радио слыхать?!

Почтальон вытер ладонью пот с лица, покатил дальше.

Лукьян Корнеевич тронул коня, сказал притихшей Леле:

— Слыхать, еще как слыхать. Особенно по ночам. Громыхает, как черт в бочке!

И сама Леля слышала гром артиллерийской канонады и огневые всполохи на горизонте видела. Не так уж далеко был фронт — за речкой Кагальничкой, за тремя буграми и там — через Дон.

«Рама» замыкала круг над степью в той стороне, где находился летний лагерь конефермы.

Глава четвертая

«Рама», завершая над конефермой круг, строчила по ней из фотопулемета. Пилот передал по радио для оберста фон Штюца, руководителя отдела тактической и оперативной разведки группы войск, сообщение такого содержания: «На объекте обнаружено около полусотни лошадей рыжей масти. Лошади разной величины. Вероятно, это кобылицы с жеребятами. Никаких признаков эвакуации не наблюдается».

Оберст фон Штюц стал проявлять повышенный интерес к донским породистым кобылам не без причины. Неделю назад он отмечал день своего рождения в кругу друзей и некоторых подчиненных офицеров. Он с удовольствием выслушивал вычурные тосты в свой адрес. И вдруг в соседней комнате старого купеческого дома, которую оберст занимал под свой рабочий кабинет, раздался резкий телефонный звонок.

Оберст жестом остановил капитана Рихтера, выскочившего из-за стола: он сам поднимет трубку. Надеялся, что ему позвонит шеф войсковой разведки и поздравит с днем рождения. Однако голос шефа грохотал в трубке вовсе не празднично:

— Известно ли вам, фон Штюц, что по нашим тылам гуляют казаки из Донской дивизии? Коммуникациям группы войск нанесен непоправимый вред. Я недоволен вами, оберст! Ваш отдел разведки бездействует. Об этом могут узнать в ставке…

— Но, господин генерал! — пытался протестовать фон Штюц, однако тот уже отключился, и глухота в телефонной трубке показалась оберсту страшнее неожиданных залпов русской артиллерии.

Фон Штюц расстегнул мундир и сел в кресло. Генерал и в самом деле может позвонить в ставку фюрера, а там не любят выслушивать объяснений. Нужно принять меры защиты. Но какие?

Его взгляд, блуждая по бумагам стола, задержался на цветной обложке нового журнала. С нее, надменно улыбаясь, прямо в глаза оберсту смотрел рейхсмаршал Геринг, на этот раз напяливший на себя жокейский костюм. Геринг держал под уздцы великолепного скакуна.