Лошадиные истории

Мы возмущенно закричали на него, он остановился, вытаращил на нас небольшие и, словно у пьяного, расплывчатые глаза, булькающе произнес:

— А ну молчать, шпингалеты, а то перетоплю, как кошенят!

— Я вот скажу нашему Максиму, он тебе даст, узнаешь! — погрозил Гриша, горя, как и все мы, бессильным гневом.

— Ваш Максим у меня в ноздре сидит! — Матюха звучно высморкался и пошел дальше, хохоча и нелепо выворачивая ноги и руки.

Выходя на край мостков, он заметил Зину. Мельтеша спутанными передними ногами, она торопливо уходила за кулигу камыша, росшего в круглой выемке посреди луга: явно хотела спрятаться, заслышав ненавистный голос своего мучителя!

— Ага, мадам-я-тебе-дам! — протянул он, радуясь невесть чему. — Ты у меня сейчас попляшешь!

Матюха выломал на берегу ерика длинную прошлогоднюю камышину и направился к лошади. Та повернулась к нему задом, прижала уши к голове, предупреждающе захрапела: «Не подходи, ударю!» А он, чувствуя себя в безопасности — ноги лошади спутаны, а у него длинная камышина, — стал больно тыкать ею Зину в живот, в пах, в другие чувствительные места. Она поначалу терпела — вздрагивала кожей, поджималась, отходила от него, путаясь передними ногами и спотыкаясь. И смотрела умно, укоряюще: «Ну, не приставай ко мне, человек! Что я тебе такого сделала?.. Оставь меня в покое, не досаждай мне!..» Но он не отставал, и тогда Зина заржала громко, призывно, требуя защиты, но дед Петро не слышал ее — там, на мельнице, стоял шум и грохот, а мы, мальчишки, боялись и Матюхи, и лошади. Вытягивая шею, она все ржала, зовя на помощь, но помощь ниоткуда не приходила. И тогда Зина, взъярившись, стала брыкаться, пронзительно взвизгивать и дико храпеть. А Матюха от ее такого поведения просто взбесился: выкрикивал какие-то несуразные слова, хохотал глумливо, бегал вокруг нее, подпрыгивая и продолжая колоть камышиной. И Зина закричала, со стоном и мукой закричала!..

Нас поразил ее отчаянный, почти человеческий крик. Нам было очень жаль Зину, но что мы, мальчишки, могли поделать?!

И вдруг мы увидели немыслимое: старая лошадь развернулась к Матюхе, стала на дыбы, забила в воздухе спутанными ногами и, грозно заржав, прыгнула на него. Он едва успел увернуться — выстрелил, словно заяц, из-под ее ног, бросив камышину, и кинулся наутек. Но Зина не остановилась… Единственный раз в жизни видел я, чтоб так бегали спутанные лошади, как бежала тогда старая лошадь Зина за Матюхой! Она галопировала, вытянув шею и хищно щелкая оскаленной пастью, тяжко топая связанными, передними ногами, — как некое фантастическое трехногое существо.

Матюха — балбес двадцати с лишним лет, — наглый тип, беззастенчивый хам, отпетый лодырь и стервец, любивший поиздеваться над младшими и слабыми, — с трусливым поросячьим визгом бросился сперва в сторону ерика, к узеньким мосткам, но Зина за секунду-две раньше отсекла ему туда дорогу. Вполне разумно отсекла, надо сказать. И тогда этот негодяй, вопя от ужаса, рванулся напрямик через луг к вербам, росшим по краю левад.

Мы выскочили из ерика и как были — голые, сине-черные от ила — помчались вслед за той диковинной парочкой. Врубилась эта картинка в детскую память навсегда с яркими подробностями: скачет худая спутанная лошадь, страшно топая ногами и щелкая челюстями, за дебелым, визжащим от страха парнем, а за ними, словно стайка болотных чертенят, несутся ребятишки, обуянные неодолимым любопытством: что же сделает разгневанная старая лошадь со своим и нашим мучителем?

Матюха не успел добежать до вербы — Зина клюнула его в затылок зубами, и он покатился по траве кувырком, не переставая выть от страха. Лошадь ударила передними ногами изо всей силы, но промахнулась: Матюха, словно тарантул, проворно отпрыгнул на четвереньках и булькнул, спасаясь от неминучей смерти, в копань, покрытую ядовито-желтым пузыристым куширем, на котором млели жирные лягуры. Зина остановилась на краю копани, обросшей мелким камышом.

Мы вскарабкались на вербу, с которой было хорошо видно все, что происходило внизу.

Резко, коротко всхрапывая, раздувая в ярости трепещущие ноздри, Зина тянула оскаленную морду вниз, к Матюхе, но не могла достать его — он слишком низко, по самый рот, сидел в обмелевшей яме, крича: «Караул! Спасите!.. Пошла ты, проклятая тигра!» — и бросаясь куширем. Но лошадь стояла над ним, ни на что не обращая внимания. На нее было страшно смотреть: глаза, большие, навыкате, светились яростным фиолетовым огнем, и челюсти судорожно сталкивались, щелкая. Раскорячить передние ноги, чтобы наклониться пониже и достать зубами Матюху, Зина не могла — короткие путы мешали. Она нетерпеливо перетаптывалась на месте и вот догадалась, как сделать: упала на колени — и достала Матюху — цапнула его за макушку зубами. Он тем и спасся, что вовремя нырнул и замотался в кушири.

Помнится, мы засмеялись в то мгновение: были удовлетворены — Матюха свое получил, но чуть позже нам уже стало не до смеха.