Лошадка класненькая

– Восхищаюсь я вами, Иван Дмитриевич, – признался Яблочков в трактире, куда они с Крутилиным зашли после визита к Петрунькину.

– Тебе не восхищаться, учиться надо, пример брать. Чтобы, когда кресло мое займешь, не загордился, сострадание к людям не потерял. Ну, давай, за здоровье Глашеньки!

Домой на Кирочную Иван Дмитриевич приехал поздно, Никитушка уже спал. Перед Всенощной, как и положено, подкрепились кутьей с взваром. Надели валенки, шубы, шапки – и в церковь. Из-за газовых фонарей звезд на небе было не видать, но все равно на душе царил праздник.

Вернулись под утро, усталые, Иван Дмитриевич разговелся, графинчик водочки выкушал, да и Прасковья Матвеевна от рюмочки не отказалась.

– Ну что, спать? – предложил захмелевший Крутилин.

– Сперва давай свечки на елке зажжем и подарки разложим. Вдруг Никитушка раньше нас проснется?

Вчера, пока отпрыск с нянькой катались на горке, дворник внес в квартиру двухсаженную ель и установил ее в гостиной на крестовину. Прасковья Матвеевна украсила ее конфектами, орешками и игрушками. Перед приходом Никитушки дверь в гостиную закрыла на ключ, и как ни крутился сынок у замочной скважины, увидеть ель не смог.

Иван Дмитриевич аккуратно, чтоб, не дай бог, не устроить пожар, зажег свечи. Супруга принялась раскладывать на столике подарки:

– Няньке отрез на платье, дочке ее тряпичную куклу. Дворника пятеркой поздравишь, его детям купила лото. Кухарке тоже отрез, а ее сынку игрушечный вагончик конной дороги.

– Ух ты! – восхитился Крутилин.

Детство начальника сыскной было тяжелым и голодным, да и подобных игрушек в его времена не делали, деревянных солдатиков за счастье почитал. Поэтому обожал играть с сыном. Особенно в пожарную команду – Никитушка на каланче поднимал флаги, Крутилин трубил в дудку, по этому сигналу из ворот выезжал брандмейстер, за ним бочка с водой, а следом на телеге команда бравых пожарных.

– А лошадка где? – уточнил Иван Дмитриевич.

– На кухне спрятана. Яблочков твой явился, когда Никитушка уже с прогулки пришел. Не стала я гостиную отпирать, чтобы раньше времени не просочился. За печкой лошадка, сходи, принеси.

Однако за печкой Иван Дмитриевич обнаружил лишь поварский нож, бесследно исчезнувший с полгода назад. Весь дом тогда обыскали, а вот, оказывается, где прятался.

– Не может быть, – воскликнула Прасковья Матвеевна, когда Крутилин вернулся с пустыми руками. – Сама за печь прятала.

Иван Дмитриевич сходил с супругой, чтоб та убедилась.

– После Яблочкова кто-нибудь приходил? – спросил он Прасковью Дмитриевну.

– Трубочист.

– Ну-ка опиши его…

– Обычный старичок. Сказал, что наш трубочист пневмонию подхватил, а он вместо него…

– На кухню заходил?

– А как же.

Крутилин в исступлении бил ногами в дверь. Потому едва не упал, когда ее открыли. Отодвинув Феклу, Иван Дмитриевич, с револьвером в руке, прыжком проскочил через сени и ворвался в светлицу. Но там лишь полная луна из окошка тускло освещала пустой стол, да теплилась в красном углу лампадка.

– Где? – накинулся Крутилин на хозяйку, которая вошла за ним.

– Кто? Васечка? Неужто сбежал?

– Минай где? Говори, сволочь. – Начальник сыскной замахнулся на Феклу.

– Сына забрал, теперь за мужем явился? Меня заместо их арестуй, все одно помирать.

– Было бы за что, непременно. Но твои грехи давно не подсудны.

Фекла в юности промышляла проституцией, не брезговала и карманы у подгулявших клиентов почистить. Однако, когда сошлась с Колударовым, промысел свой забросила.

– Миная-то за что? Еле на ногах стоит…

– То-то я смотрю, его дома нет. Говори где, иначе твоему Ваське колени прострелю.

– У зятя с дочкой празднует.

– Адрес?

– Провожу, сам не найдешь.

Старуха оделась, они вместе поехали в Полюстрово.

Свет в избе не горел, однако тарабанить в дверь Фекла не позволила, «внуков разбудишь», постучала замысловатым сигналом, ей сразу открыли. Иван Дмитриевич вошел, получил подсечку и оказался на полу. Руку, в которой сжимал револьвер, придавили сапогом, выстрелить не удалось.

Диспозиция была отвратительной: сверху восседал зять Колударова Пахом, здоровенный детина с запахом чеснока изо рта, Минай расположился на лавке, направив на сыщика его же револьвер, дочка Колударовых Еликонида отпаивала чаем заходившуюся кашлем мать.

– Крутилина извозчик дожидается, – сообщила Фекла, когда приступ ее отпустил. – Надо бы и его в дом, вместе их порешить…

Крутилин, даром, что в шубе, похолодел:

– Минай, ты же не гайменник…

– Всякое случалось, Иван Дмитриевич, – загадочно произнес Колударов.

– Апостолу Петру от меня поклон, – прошипела Крутилину Фекла. – Скажи, что и сама вскорости пожалую.

Иван Дмитриевич материл себя, как извозчик кобылу. Как глупо он попался! А все потому, что графинчик употребил, пьяному, как известно, море по колено. Трезвым бы в разбойничье логово он в одиночку не полез.

Как же ему остаться в живых?

– Минай, погоди, я ведь по делу пришел, – произнес Крутилин, глядя в ствол собственного револьвера.

– Ага, по делу, арестовать хотел, – встряла Фекла.

– Помолчи, – цыкнул на нее муж. – Говори, Иван Дмитриевич.

– Твоя взяла, Минай. Отдашь лошадку – отпущу Ваську.