Лоскутное одеяло

- Ты все равно будешь делать мне подарок ко дню рождения. Так вот, в Краснопресненском универмаге на первом этаже направо отдел посуды. Там есть чайный сервиз на шесть персон за тридцать восемь рублей. Но там их два - в синий горошек и желтую клетку. Так вот, возьми тот, который в синий горошек.

Или поступали такие указания:

- На Новом Арбате в магазине "Мелодия" в отделе классики продается альбом оперы "Пиковая дама" за восемь рублей. Подари мне этот альбом.

Это все он, разумеется, мог купить сам, но, заботясь о друзьях, чтобы они не ломали головы (известно, как трудно выбрать подарок!), шел нам на помощь. И всегда его выбор останавливался на недорогих вещах, чтобы не ударило по карману. Сам же он делал порой подарки поистине царские. Например, мне он презентовал автолитографию портрета С.М.Эйзенштейна работы Нади Леже, или же подлинную гравюру 1813 года "Переход Наполеона через Березину", или же, ни больше ни меньше, офорт Пабло Пикассо, им подписанный (не Васей, а Пикассо).

Вася был неистощим в проявлениях дружества. Однажды, за неделю до очередного моего дня рождения, он сказал:

- Мне все равно придется сделать тебе подарок. Так вот, я придумал, что тебе подарить. Мы с Инной снимем с тебя груз забот по этому поводу и устроим твой день рождения в нашем доме. Ты можешь пригласить четверых гостей (если больше, то будет тесно), отметим это событие у нас. А мы с Инной постараемся не ударить в грязь лицом по части угощения.

И не ударили! Я, признаюсь, никогда не слышал о подарке в такой оригинальной форме. Мы замечательно отметили мой день рождения на катаняновской территории вместе с нашими друзьями.

Был шикарный стол. Отменные яства, приготовленные заботливыми и талантливыми руками Инны и Васи, таяли во рту (Вася, как и жена, был кулинар-выдумщик. В отличие от меня - обжоры, Катанян слыл гурманом). Как сама идея, так и ее воплощение оказались демонстрацией дружеских чувств. Года через два я сплагиатничал, и мы с женой Эммой устроили Васин день рождения у нас на даче. И тоже было здорово.

Последняя акция такого рода оказалась печальной. Я, несмотря на сопротивление Инны, устроил ему поминки. Его родные и друзья собрались после похорон в ресторане Дома актера. Но наше траурное сборище оказалось на редкость, как это ни кощунственно звучит, веселым. Конечно, все застолье было окрашено скорбью, нежностью и теплом. Но при этом присутствующие вспоминали смешные, анекдотические, забавные случаи и истории, виновником которых был наш общий незабвенный друг. Думаю, Вася остался бы доволен.

И потом, в первый день его рождения после кончины, и в первую годовщину смерти, которые отмечала Инна, наши дружеские застолья проходили так, как будто Вася сидел рядом за столом: шутки, остроты, каламбуры царили в нашей компании. Духовное влияние Васи было таково, что он продолжал жить в наших душах и сердцах.

Вообще умерший человек продолжает жить после смерти до тех пор, пока его помнят близкие, пока они поверяют свои поступки нравственным мерилом ушедшего. Эффект присутствия Катаняна в моей жизни поразителен. Мы с Эммой часто говорим: "Жаль, что Вася этого не видел...", "Вася бы это одобрил...", "Как ты думаешь, какое мнение было бы у Васи?..", "Вася так бы не поступил..." Я думаю, Вася будет жить в сознании своих друзей до тех пор, пока всех нас не станет.

Всю жизнь Вася вел дневник. За несколько лет до выхода на пенсию он принялся записывать занимательные истории, связанные со знаменитостями, с которыми его сводила судьба. Я помню его первые литературные опыты. Они, честно говоря, не производили особого впечатления. Мне показалось, что записи были суховатыми и в чем-то ученическими. Но раз от разу его документальные воспоминания становились все добротнее, мастеровитее, талантливей. В большинстве своих новелл он опирался на дневниковые записи. Поэтому во всех его мемуарах совершенно нет вранья. Правда, его нет еще и потому, что Вася не выносил приблизительности, неточности и сочинительства, когда речь шла о конкретных людях. С выходом на пенсию он предался этой своей литературной слабости со страшной силой. И однажды дал почитать довольно пухлый том своих сочинений моей жене Эмме. Рукопись представляла собой не только литературный текст. Книга была любовно и с выдумкой переплетена и являлась шедевром оформительского искусства. Рассказы были снабжены и проиллюстрированы не только редкими, уникальными фотографиями персонажей и героев, но еще и газетными вырезками, театральными программками, пригласительными билетами, подлинными записками, адресованными Васе, рисунками и автографами. Это производило сногсшибательное впечатление. Эмма, которая и до чтения Васиных опусов обожала его, после знакомства с литературными и художественными талантами моего друга заобожала его еще больше и сказала:

- Это надо немедленно напечатать!

А если Эмма что-то решила, то... Короче, она принялась за дело.