Лоскутный мандарин

После этого Ксавье снял планки собственной конструкции, которую он изобрел для того, чтобы делать плоскими свои груди. Теперь они обнажились во всей своей красе. Одна цветом и формой походила на баклажан; другая чем-то напоминала поникшую, обвисшую сосиску, усыпанную красными прыщами. Ксавье смотрел на мальчиков. В молчании его было что-то умоляюще-извиняющееся, потому что он сам не знал, как им помочь, какое этому можно придумать невероятное объяснение. От стыда, жалости и невероятной усталости он опустил голову и пошел прочь, не произнеся ни слова. За ним не увязался ни один мальчик. Проход, по которому он шел, вывел его в какой-то переулок, и Ксавье побрел по нему дальше. В том месте, где туловище переходит в шею, опоясывающим кольцом шли кривые стежки, то же самое было в плечах и подмышках, полностью лишенных волос. По дороге ему встретился больной ослик, изо рта которого что-то капало на землю. Животное стояло в одиночестве и не могло идти дальше. Левая задняя нога ослика была перевязана грязной повязкой, уже начавшей сочиться гноем. Ксавье снял шляпу и надел ее на голову ослика, чтоб защитить ее от солнца.

— Ты знаешь, откуда берутся люди? До меня наконец-то дошло. Они возникают из ночи. Когда ночью женщина спит, ночь входит в нее. И жизнь поймана — как рыба в море. Сам я никогда не был в женском теле. Те части, из которых я создан, может быть, и были. Потому что так уж случилось, что я сам себе компания. Но сам я — никогда. Никогда не был внутри своей матери, которая к тому же даже мне не сестра. А что до моего отца… Отец… мне бы очень хотелось, чтоб кто-нибудь мне объяснил, что это значит. То есть ты понимаешь, что я имею в виду?

Ответ ослика светился во взгляде его широко раскрытых кротких глаз. Подручный кивнул, провел рукой по спине ослика и оставил его жить своей жизнью, — вся жизнь наша из этого и состоит, подумал он, из встреч и расставаний.

Ксавье приближался к цели своего путешествия. Чтобы ее достичь, ему снова надо было пройти сквозь толпу. По официальному расписанию Мэри Пикфорд уже скоро должна была появиться в своем лимузине, и все как по команде смотрели в ту сторону, откуда она должна была выехать. Маршевым шагом по мостовой шел духовой оркестр, игра которого чем-то напоминала скрежет металла, а глухой стук барабана — пустого, тупого и узкого, как молотком вколачивал в головы какую-то мысль, но зрителям это очень нравилось, они в едином порыве хлопали в ладоши, им хотелось еще. Никто не обращал внимания на Ксавье, который еле шел, опираясь на стены, неся крест бытия. Увидев его, какая-то женщина прикрыла своему ребенку глаза. Подручный продолжал свой путь. Без шляпы, прижав к ребрам ларец, груди его болтались при ходьбе. С него прядями сыпались волосы, падая на асфальт как кучки песка.

Неподалеку высился портрет Мэри Пикфорд высотой в три этажа. Толпа сгрудилась под картиной, раздавались крики «Ура!», возгласы «Она воскресла!», конфетти летало в воздухе, как пух и перья, которые отрыгнул серый волк, закусив уткой. Мальчик, выглядевший бездомным, взбирался на карниз, чтобы лучше видеть парад, но вдруг без всякой видимой причины оступился и свалился вниз с десятиметровой высоты, упав с таким звуком, будто что-то лопнуло. К тому месту бросились другие бездомные. Но полиция быстро рассеяла толпу нарушителей порядка, оттеснив их с помощью рычащих собак и длинных дубинок. Тело быстро убрали с места происшествия.

В конце концов Ксавье Мортанс добрался до строительной площадки. Сейчас это был обычный котлован. Его окружали тяжелые стальные канаты, подвешенные здесь, чтобы в случае чего предотвратить буйство толпы. Подручный проскользнул на территорию между канатов. Оглушительный гвалт толпы тяжко ударял его в спину. Он скользнул вниз по склону, упал, поднялся, снова упал и покатился дальше. Так он достиг дна котлована. Сидя в пыли, он старался собраться с силами, точнее говоря, собрать остатки сил. Встал на ноги, побрел дальше, обходя кучи песка и строительного мусора.

Потом опустился на колени и стал пальцами и ногтями копать ямку, пока она не стала достаточно глубокой. Из ларца доносилась барабанная дробь — лягушка отчаянно стучала по стенкам ларца. Ксавье опустил его в ямку. Начал присыпать его землей, самыми тяжелыми комьями, какие только мог найти.

— Что это ты здесь делаешь? — спросила его Ариана.

— Хочу со всем покончить, — ответил он, не прерывая тяжело го своего труда.

Философ пробирался сквозь толпу. Ему удалось сбежать из Клиники. Он шел, опустив голову, сжав в карманах кулаки, даже волосы его были грязными. Он что-то неразборчиво бормотал себе под нос. Пески бросил рассеянный взгляд на строительную площадку, которая что-то ему напомнила. Там старик совершенно отчетливо увидел Ксавье и узнал его. Но, будучи совершенно убежден в том, что повредился в рассудке, он подумал: «Пески Срама видит то, чего нет». И, как равнодушная старая кляча, пошел дальше своей дорогой сквозь толпу, не зная, куда деть собственные руки.