Лосось сомнений (сборник рассказов, писем, эссе,а так же сам роман)

— Мой муж и отец… были убиты, — произнесла она.

— Неужели, дорогая? — рассеянно отозвался хан, не отрывая глаз от карты.

— Собаку мою сожгли.

— Вот как?

— Вот, пожалуй, и все…

Монгол с раскаленной кочергой сделал еще один шаг в ее сторону.

— А надо мной издевались! — выкрикнула женщина.

Хан поднял на нее глаза.

— Что? — переспросил он задумчиво. — Извини, дорогая, но я здесь читаю…

— Верно, — подбодрил ее монгол, — поприставай к нему.

— Что?

— Скажи, например: «Чингис, отложи эти свои карты, неужели ты не видишь, что я тут, перед тобой. Стою и жду, после того как провела весь день у раскаленного оча…»

— Но он же меня убьет!

— Еще как убьет, если не скажешь!

— Я не могу! Это выше моих сил! — всхлипнула женщина и рухнула на пол. Как раз у ног великого хана. — Только не мучайте меня! — стенала она. — Если ты хочешь надругаться надо мной, надругайся, но только не…

Великий хан поднялся на ноги и злобно посмотрел на нее.

— Нет, — прошипел он свирепо, — ты будешь лишь смеяться, как и другие до тебя. Вы все одинаковы.

И Хан, громко топая, вышел из хижины в темноту ночи. Он так пылал гневом, что даже позабыл, перед тем как уехать отсюда, сжечь деревню.

После очередного кровавого дня последние всадники исчезли в дыму, постепенно стук их копыт раздавался все глуше и глуше.

Над землей вился дым. Сквозь него тускло просвечивало, повиснув на западном небосклоне зияющей раной, кроваво-красное солнце.

В звенящей тишине, наступившей после битвы, лишь изредка с поля сражения доносились жалобные стоны — их издавали окровавленные останки тех, что еще недавно были людьми.

Из леса появились призрачные фигуры и застыли от ужаса. Но затем, стряхнув с себя оцепенение, со стенаниями устремились вперед. Это женщины разыскивали своих мужей, братьев, отцов и возлюбленных — сначала среди умирающих, затем среди мертвых.

Вдали, за серой завесой дыма, в лагерь под топот копыт, с гиканьем и лязгом оружия, вернулись тысячи всадников. Бахвалясь друг перед другом подвигами, они спешились с коней и тотчас принялись за обильные возлияния, заедая дешевое вино прогорклым козьим жиром.

Перед роскошным императорским шатром, весь забрызганный кровью, со своего скакуна устало спешился великий хан.

— И что за битва была сегодня? — спросил он у своего сына Угэдея, который подъехал к шатру вместе с ним.

Угэдей был молод и полон амбиций, и его, как начинающего полководца, больше всего на свете интересовали разного рода зверства. В душе он лелеял надежду, что в один прекрасный день побьет все рекорды Поднебесной по числу крестьян, зараз пронзенных острием меча, и намеревался сегодня же ночью поупражняться в этом искусстве.

Угэдей подъехал к отцу.

— Битва за Самарканд, о хан! — объявил он и для пущей вящести грозно поразмахивал мечом.

Хан сложил на груди руки и прислонился к коню, глядя на кровавое месиво из человеческих тел где-то вдали, в долине под ними.

— Я уже не вижу никакой разницы, — вздохнул он. — И мы победили?

— О, конечно же! — воскликнул Угэдей со свирепой гордостью. — Это была великая победа!

— Еще какая великая! — добавил он, чуть помолчав.

А затем с воодушевлением потряс мечом и сделал несколько выпадов, словно разя воображаемого врага. Сегодня вечером, решил про себя Угэдей, он обязательно одним разом проткнет шестерых.

Хан поморщился, глядя на сгущавшиеся сумерки.

— О Господи, — устало произнес он, — я провел в сражениях вроде этого целых двадцать лет, но у меня такое чувство, что жизнь не сводится только к ним, в ней должно быть что-то еще. — Хан повернулся и, задрав подол расшитого золотом, но теперь порванного и окровавленного платья, уставился на свой волосатый живот. — Вот, пощупай, — обратился он к сыну. — Не кажется ли тебе, что я начинаю обрастать жиром?

Угэдей посмотрел на живот великого хана со смешанным чувством благоговейного трепета и нетерпения.

— Ничуть, — ответил он.

С этими словами он велел слуге принести карты. Как только тот их принес, Угэдей пронзил его мечом и, пока несчастный падал, поймал из его ослабевших рук планы новой грандиозной кампании.

— А теперь, о хан, — произнес он, разворачивая свиток на спине другого слуги, который ради этого вынужден был пригнуться, — мы должны совершить рывок в Персию, откуда нам откроется весь остальной мир! Мы покорим его в два счета.

— Погоди, — перебил его хан, — ты лучше пощупай вот это. — Он двумя пальцами собрал на животе жировую складку. — Тебе не кажется, что…

— Хан! — нетерпеливо прервал его сын. — Еще немного — и весь мир будет у наших ног!

От злости и раздражения он пронзил карты кинжалом, угодив несчастному слуге прямо в левое легкое.

— Когда? — нахмурился хан.

Угэдей раздраженно замахал руками.

— Завтра! — сказал он. — Мы начнем с завтрашнего дня!

— Ну, видишь ли, завтра вряд ли получится, — ответил хан. Он надул щеки и на какое-то мгновение задумался. — Дело в том, что на следующей неделе я должен читать в Бухаре лекцию по технике кровопролития и хотел завтра к ней подготовиться.

Угэдей удивленно уставился на отца, слуга с картой на спине тем временем медленно осел на землю.