Читаем Lost structure полностью

идеологии, о которых уже говорилось, и обстоятельства коммуникации. Идеологии претворяются

в знаки и тем самым сообщаются, а если не сообщаются, значит, их нет. Но не все обстоятельства

претворяются в знаки. Существует некая граница, за которой обстоятельства выпадают из

круговорота кодов и сообщений и ждут своего часа, подстерегая нас. И это случается там и тогда, когда сообщение со всеми коннотациями, позволяющими восстановить его связь с исходными

идеологиями и обстоятельствами, попадает не по назначению. И пока это "попадание не по

назначению" не сделается нормой, и пока в число обстоятельств не войдут на правах узаконенных

конвенций узнаваемые и сводимые воедино коды восприятия, обстоятельства будут нарушать

жизнь знаков, выпадая в нерастворимый осадок.

В связи с этим в нашей книге обстоятельства все более представали как комплекс биологических

фактов, как экономический контекст и всякого рода внешние влияния, которые неизменно

обрамляют всякую коммуникацию. Мы бы даже могли сказать, что здесь дает о себе знать сама

"реальность" (если позволить себе это двусмысленное выражение), которая направляет и

моделирует не независимый ход процессов означивания. Когда Алиса спрашивает: "Вопрос в том, www.koob.ru

можешь ли ты сделать так, чтобы слова значили не то, что они значат?" Хампти-Дампти отвечает:

"Вопрос в том, кто будет хозяином".

А коли так, то встает вопрос, способен ли процесс коммуникации повлиять на обстоятельства, в

которых он осуществляется.

Опыт коммуникации, являющийся и опытом культуры, позволяет ответить на этот вопрос

положительно в той мере, в какой обстоятельства, понимаемые как "реальная" основа

коммуникации, все время трансформируются в знаки и посредством знаков же выявляются, оцениваются, оспариваются, между тем как коммуникация со своей

414

стороны как практика общения предопределяет поступки, в свою очередь изменяющие

обстоятельства.

IV.

Но имеется еще одна сторона дела, с семиологической точки зрения более интересная, когда

обстоятельства могут стать тем, на что преднамеренно направлена коммуникация. Если

обстоятельства способствуют выявлению кодов, с помощью которых осуществляется

декодификация сообщений, то урок, преподанный семиологией, может заключаться в следующем: прежде чем изменять сообщения или устанавливать контроль над их источниками, следует

изменить характер коммуникативного процесса, воздействуя на обстоятельства, в которых

получается сообщение.

И это и есть "революционная" сторона семиологического сознания, тем более важная, что в эпоху, когда массовые коммуникации часто оказываются инструментом власти, осуществляющей

социальный контроль посредством планирования сообщений, там, где невозможно поменять

способы отправления или форму сообщений, всегда остается возможность изменить — этаким

партизанским способом — обстоятельства, в которых адресаты избирают собственные коды про-

чтения.

Знаки живут жизнью нестабильной, денотации и коннотации разъедаются коррозией под

влиянием обстоятельств, лишающих знаки их первоначальной силы. Возьмем такой будоражащий

общественное сознание пример, как рунический знак, ставший символом движения за ядерное

разоружение, столь вызывающий в петлицах первых противников гонки вооружений, но затем

мало-помалу подвергавшийся новым коннотативным кодификациям в связи с тем, что он появился

в мелких лавках, вплоть до превращения в шуточную вывеску сети супермаркетов вкупе с

потребительским лозунгом: "будем покупать, а не воевать". И все же достаточно было при

определенных обстоятельствах этому знаку вновь появиться на плакатах тех, кто выступал

против призыва в армию для отправки на войну, как, по крайней мере в этих — и других

аналогичных — обстоятельствах, знак перестал быть нейтральным, выхолощенным, вернув себе

все внушающие опасения, устрашающие коннотации.

Всей этой грандиозной машине коммуникаций, ухитряющейся насыщать сообщения

избыточностью, обеспечивая тем самым запланированное их восприятие, можно

противопоставить такую тактику декодификации, которая сама бы учреждала обстоятельства

декодификаций, оставляя неизменным сообщение как значащую форму (впрочем, особых надежд

на это возлагать не приходится, так как

415

подобная процедура равно служит как ниспровержению, так и поддержанию власти).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки