Лотерея

С того момента мы стали дуэтом – везде вдвоём, взявшись за руки. После работы «она любила летать по ночам» – в темном парке, на каруселях, которые не останавливались той теплой зимой.

Я ждал её возвращения внизу и влюблялся всё больше. Ее душа была изувечена мужчинами, под одеждой она тоже прятала шрамы.

В парке я играл в кегельбан, её радовали трофеи из мягкого плюша. В глазах после карусельной круговерти подпрыгивали чертята, в сущности она была совсем девчонкой. В далеком углу мы облюбовали  фастфуд, с картошкой, почти как из костра. Я рассказывал ей про школьные экспедиции, она слушала, уронив голову на ладонь. Когда говорила о работе, волновалась, поправляла рукой струящиеся каскадом волосы,  закрывающие высокую грудь, за которой пульсировало такое большое сердце.

Она была немного фантазеркой, верила, что я здоров и по-настоящему жив. Как только мы встретились, я перестал себя жалеть. Мне хотелось расправить крылья и быть сильным – найти деньги и жить вместе с Никой.

Дома в Питере, на последней химии, родители насобирали мне денег на месяц аренды квартиры. Новые друзья помогли нам угнездиться в маленькой московской хрущевке. Для меня был старт чего-то серьезного. На новоселье я достал из пакетика и надел нам колечки «Спаси и сохрани» из Лавры. Внутри каждого гравировка с именами.

– Никуля, здесь всё написано. Я верю, потому что ты со мной.

Она не надела кольцо на палец, продела сквозь него тонкую длинную цепочку и повесила на шею.

– Так оно будет ближе к сердцу, – сказала она.

Каждый раз потом, в минуты интимной близости, когда подушки и одеяла нестерпимо сковывали движения, я выискивал глазами кольцо на ее груди. Оно будило во мне страсть и нежность. Я сильнее прижимал ее к себе, с трепетом целовал ее грудь, ощущая на губах бархат кожи, чувствуя прерывистое горячее дыхание на своем лице. Иногда она откидывала его назад, чтобы лишние движения не нарушали ритм и такт, выбранный нашими телами.

После ей нравилось сидеть у меня на коленях, я обнимал её за талию, гладил и украдкой целовал шрамы на руке и шее. Да, я был счастлив!

Насытиться друг другом никогда не хватало времени, да и не будет никогда столько времени в человеческих часах. Нас разлучала ее работа.  Пока ждал -представлял Крым весной: взлететь вместе на Ай-Петри, парить над соснами, на закате спуститься к морю, довериться ночным волнам.

Целям нужны были средства. В “Чайхоне” рядом с домом требовались официанты. Моё русское лицо и крепкая комплекция, хоть и сдувшаяся в последнее время, устроили руководство, нравились клиентам.  Зарплаты “с чаем” впритык хватало на оплату однушки. Кормила нас Ника.

Каждый день звонила мама, напоминая о необходимости показаться врачу. Я жил какую-то новую жизнь – она совсем не пересекалась с предыдущей, в которой мой финал уже должен был состояться. На дворе тем временем полыхала солнцем весна.

Мы бродили с Никой по парку, наблюдая за обновлением: почки на деревьях взрывались быстро, вокруг было много жизни. А в кегельбане я впервые проиграл. На следующий же день я упал с подносом в середине смены. Силы неожиданно покинули меня, процесс пошел бесконтрольно.

Ничего больше не хотелось, только спать, обнимая Нику, сцепившись руками и ногами.

Первого мая нам пришлось перебраться в Питер лечиться, сдали гнездо друзьям до сентября. Я стал заложником собственной молодости, в свои двадцать два я еще рос, а вместе со мной – неоперабельная она.

Почти сразу положили маяться в больницу. После майских Ника взяла отпуск за свой счет и поселилась в моей палате. Держала за руку долгие часы под капельницей, читала книги вслух, пела колыбельные – я плохо засыпал.

Из боксера я резко превратился в узника Освенцима, с огромными провалившимися глазами. Ходить сил не было. Иногда Ника вывозила меня на коляске в больничный парк, в буйство майской зелени. Над окном палаты свили гнездо разноцветные сойки, сквозь стекло мы наблюдали за планированием новой жизни.

Пока я еще соображал, я поклялся себе и Богу, что в любом случае буду оберегать её от всего.

Накануне ухода уговорил ее поехать домой. И умер, как и родился, рядом с мамой. Знал – Ника этого не вынесет.

На мне произошёл какой-то сбой, а может снова повезло в лотерею, я помню всё: как упаковали в черный пакет, отвезли тело в морг – вскрыли, я ужаснулся – она вросла в меня, была размером с младенца в моем животе.

Помню, как мазали гримом из чёрной коробки, везли в катафалке, трясли кадилом над лицом. Пришло неожиданно много народу. На отпевании Ника стояла на коленях возле моего тела. Мама рыдала в голос, когда опускали гроб в семейную могилу, под березкой. Я наблюдал сверху. А потом – снова тренинг на сорок дней. И цель одна – вернуться к Нике. Меня допустили. Так мы снова встретились.Я почти не узнал её в бледной девушке с короткой стрижкой. Она вернулась к родителям, спала с мамой, обнимая плюшевого мишку.