Лотерея блатных

Он долго перечисляет эпитеты, которых мы, по его мнению, достойны. Мы его слушаем, как будто он дает нам рецепт приготовления цыпленка или колбасы. Когда он замолкает, истощив свое воображение, Берю подходит к нему. Несмотря на браслеты, Падовани сжимается и бросается на Толстяка. Берю получает удар плечом в витрину и летит на пол через стол.

Я бросаюсь на Турка и шарахаю его кулаком по кумполу. Ему становится плохо. Опрокидываю его в кресло и очень ловко прикрепляю к нему при помощи ремня, никогда не покидающего нижний ящик стола.

Берю красный, как на грани инсульта, что предвещает большой взрыв.

Он возвращается, выпучив глаза... Полуоторванное ухо свисает на его физиономию. Он похож на толстого кролика.

Он внимательно осматривает Падовани. Кинг-Конг плюет ему прямо в морду. Толстяк терпеливо стирает слюну. Вдруг его физиономия освещается, как церковь при полуночной мессе. Он копается в шкафу и достает початую банку консервов – мелко рубленной свинины в сале. Берю выгребает массу обеими руками, всей пригоршней, и размазывает по роже корсикашки. Месье Громила в шоке! Он унижен до самых дальних глубин своей души... Берюрье, всегда любивший пошутить, размазывает консервы по щекам своего мучителя, забивает ему нос, набивает в уши, залепляет глаза...

– Кушай, малыш, – приговаривает он. – Ты расходуешь слишком много сил и должен хорошо питаться. Пино, сходи за разбитым зеркалом, которое висит в туалете.

Он подставляет Падовани зеркало, как это делает хороший парикмахер, закончивший добросовестную стрижку...

– Какой симпатичный уркаган, – смеюсь я. – Больше не трогайте, сейчас сделаем снимок на память. Звоню в лабораторию фотографу.

– Бери твою вспышку, – говорю я ему. – Надо сделать семейный портрет.

Меня осенила гениальная идея. Эти крутые парни куда более уязвимы в психологическом плане, нежели в физическом. Горилла начинает беситься.

– Очень смешно! – шипит он.

До прихода фотографа мы его не трогаем. Рыжий Бертран привык ничему не удивляться. Амбал с рожей, вымазанной салом, для него обычный сюжет, не хуже остальных. Он настраивает свой аппарат и делает несколько снимков месье Сокрушителя.

– Быстренько напечатай, – говорю я. – Это пойдет в последний выпуск «Франс суар»... Снимки мне нужны через несколько минут.

– Будет сделано, господин комиссар. Я поигрываю пилочкой для ногтей.

– Ну что, красавчик Падовани, – обращаюсь я к корсиканцу, – мне кажется, весь блатной мир помрет со смеху, увидев твою физию в газете. Хорошо еще, что за убийство тебя отправят на гильотину, а не то тебе пришлось бы эмигрировать...

Он пожимает квадратными плечами и тоном, который хотел бы сделать презрительным, хотя в нем сквозит тревога, шипит:

– Как будто брехаловки станут печатать эту хреноту! Я разражаюсь хохотом.

– Ты что, действительно никогда не видел, чего они печатают на первой странице? «Принц Ранье Монакский дает наследнику слабительное». Или «Брижит Бардо стрижет ногти на ногах возле карусели»!

Я не развиваю тему дальше.

– Я покажу тебе газету. А пока ты можешь рассказать мне об отрезанной голове и взрывающемся письме... Это его тоже потрясает. Он хмурит брови, и вокруг летят крошки консервов.

– Чего?

У него невинный вид ребенка, слопавшего пять кило варенья.

Я закуриваю сигарету. Пино хочет воспользоваться моим огоньком и подставляет свой погасший бычок. Я подношу пламя к его усу.

– Умой этого урода, – прошу я Пинюша. – На него смотреть тошно.

– Я сам займусь этим, – отзывается Берю. Он приносит ведерко воды, выливает его на голову Турку, а затем смятой газетой стирает маску из сала.

– Падовани, – говорю я, когда он вернул себе – чуть не написал «человеческий» – свой обычный вид. – Падовани, нам известно, что именно ты положил человеческую голову в корзину требушатника... Тебя видела девушка по имени Маргарита Матье... Она дала свидетельские показания, и по ее описанию мы поняли, что таинственный расчленитель – это ты... Но у нас не было доказательств... Тогда мы поставили тебе ловушку, в которую ты и попал... Правда, не так, как я рассчитывал, увы! Твоя бомба разнесла Маргариту на куски, но этой посылкой ты выдал себя...

Он перебивает меня:

– Это все туфта! Туфта, слышите? Оставьте вашу брехню для фраеров, меня на это не купишь!.. Я требую адвоката! И немедленно!

– Вот тебе адвокат! – отвечает Берюрье, рассекая ему бровь. – Он назначенный, но все равно хороший.

Я выхожу в соседнюю комнату и звоню в службу, арестовавшую девку Турка.

– Доставьте шлюху в мой кабинет. Немедленно.

– Слушаюсь, господин комиссар.

Увидев свою мочалку, корсикашка поджимает губы. Этого он не ожидал. Девица чувствует себя неуютно и старается избегать взгляда своего громилы. Она думает о том, что произойдет, если однажды они встретятся нос к носу. На улице Сэз начнется большой шухер!

Я подхожу к девице.

– Вы признаете, что по просьбе этого человека отправили вчера из почтового отделения на улице Ла Боэси довольно тяжелый конверт синего цвета? – спрашиваю я ее торжественным тоном.

– Да, – шепчет она.