Лотерея "Справедливость"

С о з д а т е л ь б о м б ы: Да, Алекс, любовь-страсть, любовь-влечение омолаживает. То, что греки называли эросом. Но ведь есть другая любовь, любовь-сострадание, милосердие, жертвенность... В этом ведь суть моей бомбы. Представляете, если бы это была бомба, заряженная эросом? Ошалевшее от любви человечество, люди прыгают друг на друга, планетарная собачья свадьба!

Алекс молчит.

С о з д а т е л ь б о м б ы: Нет, нет, Алекс, — только вместе с жертвенностью. Состраданием. Вы представьте, что Соат пережила. Каждый ваш поступок казался ей высшим самопожертвованием. Вы подарили ей цветок, а ей, наверное, казалось, что вы поливали его своей кровью... Или что сорвали этот цветок с самой высокой вершины, я не знаю... Теперь она пытается отблагодарить вас за него. Да, таким вот образом.

А л е к с: А собака?

С о з д а т е л ь б о м б ы (медленно проводя рукой по стенду с приборами): Не знаю... Вы уверены, что это сделала она?

А л е к с (вспомнив): Там были чьи-то чужие следы...

С о з д а т е л ь б о м б ы: Следы?

А л е к с: Да... Хотя, стойте. Как этот человек мог войти? Только если ему открыла Соат.

С о з д а т е л ь б о м б ы: А если у него был ключ?

А л е к с: Откуда? Я давал ключ Соат. У Верки, правда, еще был. Нет, она его вернула.

С о з д а т е л ь б о м б ы: У какой Верки?

А л е к с: У бывшей моей, помните, рассказывал? Ее теперешний муж еще ко мне приходил, лотереей интересовался, про мафию чего-то рассказывал... Вы серьезно думаете... Нет. Я ведь мог в любой момент проснуться.

С о з д а т е л ь б о м б ы: Аэрозоли.

А л е к с: Что?

С о з д а т е л ь б о м б ы: Снотворные аэрозоли. Голова, когда проснулись, не болела?

А л е к с: Болела! Но мы... но я вчера выпил... Что за чушь! Для чего им нужна была эта собака? Цветы... и собака?

С о з д а т е л ь б о м б ы: Не знаю. У меня ведь тоже побывали. Дома.

А л е к с: Тоже — собака?

С о з д а т е л ь б о м б ы: Да... Где-то зарыта собака... Что? Нет, чертежи не тронули. Может, перефотографировали (подносит к лицу воображаемый фотоаппарат). Чик. Чик. Вчера вечером обнаружил. И оставили письмо.

А л е к с (берет из рук С о з д а т е л я б о м б ы конверт, достает рисунок, рассматривает): Что это? Какой-то древний рельеф... А это кто, корова?

С о з д а т е л ь б о м б ы: Не знаю. На вечер договорился с одним искусствоведом. Повезу, спрошу.

А л е к с: Смотрите, и собака в уголке!

С о з д а т е л ь б о м б ы: Может, и собака. Идемте, Алекс. Я покажу вам кое-что поинтереснее. Тот самый агрегат.

А л е к с: Вашу “Вавилонскую башню”?

С о з д а т е л ь б о м б ы: Да. Идемте. Я должен вам все это показать. Если со мной вдруг что-то произойдет, то...

Уходят. Темнота.

Темнота

Дорога обратно в офис была дорогой из полудня в ранний вечер. Небо вдруг вылиняло, потемнело, свернулось.

Машина, в которой трясся Алекс, постоянно ломалась. Шофер выходил, распахивалась челюсть капота, капала мертвая мазутная слюна.

Алекс смотрел, как водитель ходит вокруг машины, как вокруг раненого жеребца, и снова звонил Биллу.

“Умер он, что ли...” — думал Алекс, слушая гудки.

Звонить Акбару он боялся. Звонить Соат не хотел.

— Странные вещи в городе творятся, — сказал водитель, вернувшись. — Новые разбойники появились. Загримированы под милицию. Посмотришь, ничем от милиции не отличить. Форма, глаза, запах, — все как у милиции.

Машина поехала.

— А отличить их можно только по тому, что денег не берут. И без суда на месте суд делают. Без денег. Говорят, Правительство им такое разрешение дало.

— Кому?

— Разбойникам, — сказал водитель.

“Что же делать... Что-то надо делать...” — думал Алекс, глядя на кровавое яблоко светофора.

— Между прочим, их привезли из Англии. И сама королева приказ отдала. Наши молчат; кому охота с английской королевой базарить? Кореш в аэропорту работает; собственными глазами, говорит, видел, как их из самолета под музыку разгружали...

— Кого? — спросил Алекс.

— Разбойников, — сказал водитель.

Наклонившись к Алексу, добавил:

— Сучка не нужна, спаниэль? Обалдеть, какая добрая...

Подъехали к офису. К машине кинулись какие-то люди.

Узнав Алекса, стали рассказывать ему свою жизнь.

Сережа стягивал с себя веселый галстук и собирался уходить.

Посмотрел на входящего Алекса:

— Все ушли.

Снова стал что-то собирать, закрывать, застегивать.

— У нас объявили неполный рабочий день? — спросил Алекс. — Сережа промолчал. Алекс сел и стал наблюдать, как охранник готовится к бегству. — Билл просил меня подежурить ночью, — сказал Алекс.

— Да, он прислал факс.

— Факс?

Сережа сел напротив Алекса. Посмотрел на него трусливыми мужскими глазами:

— Алекс, ты что, серьезно собираешься здесь оставаться?

— А что?

— Ну и оставайся.

— Ну и останусь. Схожу только, поужинаю...

— Можешь расслабиться. О тебе позаботились.

— В смысле?

— В смысле ужина. Из ресторана заказали. Ножички-вилочки, все дела... Там, у Акбара в кабинете.

— Серьезно? — Алекс поднялся, собираясь сходить и посмотреть.

— Первомайская шутка, — сказал Сережа и тоже поднялся.