Лотерея "Справедливость"

Алекс вышел из комнаты усталый, высосанный. Переводить с русского на русский оказалось не легче, чем на английский. Акбар и Билл постоянно перебивали его, переспрашивали.

Он шел по мягкому коридору. В голове, как в микроволновке, вращались какие-то фразы о лотерее, о международных жмотах, о каком-то оборудовании для сканирования каких-то писем.

Подошел к умывальнику. Желтое мыло — все в тех же крапинках грязи. Алекс открыл воду и смотрел, как она бьется о фарфоровую твердь раковины.

Зачерпнул пригоршню, поднес к лицу.

Вода исчезала сквозь щели между пальцами. Каким-то чутьем находила эти щели и сматывалась сквозь них. Обратно в раковину. В канализационную трубу. В мировой хаос. А ладонь пустела...

— Алекс. — Позади стояла Соат. — Алекс, идемте, распишитесь, деньги получите...

Он протер опустевшей влажной ладонью лицо. И последовал за Соат по мягким внутренностям коридора.

Соат (имя собств. мужское, реже женское) — время, час.

Между “Славяншунос” и “Соат” в узбекско-русском словаре располагались: сланец, слесарлик, слесарь, слет, словак, словен, слюда, смена, сменадош, смета, сметана, смола, снайпер.

Эти слова разделяли их — Соат и Славяноведа. Едва Соат и Славяновед оказывались рядом, сразу загорались сланцы, начинали ругаться слесари, вылезали из кустов со своими рабочими инструментами снайперы. Пригород начинал смешивать сметану со смолой и везти на продажу в город.

Есть люди, которым не суждено оказаться рядом, даже в Ташкенте, где по проспектам идут знакомые, по улицам — сослуживцы, по переулкам — родственники, по квартире — жена или муж.

Есть люди, которым не суждено оказаться рядом, даже располагаясь на одной страничке узбекско-русского словаря 1988 года издания, “около 50 000 слов и выражений”.

А Алекса вообще не было в этом словаре. Ни как слова, ни как выражения. В 1988 году он был еще подростком, щеки и лоб обдавало малиновыми прыщами, раз в неделю пододеяльник под утро становился липким. Повзрослевшие одноклассницы поблескивали, как бутыли с запретными винами. Таню хотелось называть Шампанским, Гулю — Мускатным вином, учительницу Нину Саидовну — Водкой, настоянной на лимонных корках...

Теперь ему тридцать два. На треть выпитые, слегка выдохшиеся одноклассницы еще встречаются в городе. От Нины Саидовны, наверно, остались лишь лимонные корочки; пойманные и заспиртованные солнечные зайчики. Пододеяльник под утро сух и безукоризнен: спасибо тебе, мирно посапывающая рядом подруга...

Алекс стоял перед столом Соат и протягивал руку за конвертом с деньгами.

Поговорил с Соат

— Спасибо, — Алекс спрятал конверт в карман рубашки. Рубашки, которую ему подарила на день рождения Вера. Рубашки, которую он хотел сегодня содрать с себя. Которую хотел сбросить, как змеиную кожу прошедшей любви без буквы “л”.

Теперь в рубашке лежали деньги. И грели, грели.

— Вам спасибо, — откликнулась Соат, глядя в монитор. Пальцы с огромными ногтями шуршали по клавиатуре.

“Акриловые, шикарные ноготочки. Обучаю”, вспомнил Алекс.

— Шеф вами доволен, — продолжала Соат, не отрываясь от клавиатуры.

Она точит о клавиатуру ногти. Ноготочки. Акриловые. Трык-трык-трык. Шикарные. Трык-трык-трык. Но-го-точки...

“Я ей, кажется, нравлюсь”, — неожиданно для себя подумал Алекс.

Дверь открылась, снова появился индус или пакистанец.

— Миссис Соат! Миссис Соат! Май пи-си из вери-вери бэд. Ит кэннот андэстэнд ми. Ол пи-сиз ин ё кантри донт андэстэнд ми. Ай эм лоунли, ю си? Плиз, тэл мистер Акбар, зэт ай эм вери-вери лоунли!1

И снова исчез.

Явление этой шумной одинокой души развеселило Алекса.

— Что, достал? — подмигнул он Соат.

— Кто? “Вери-вери”?

Алекс засмеялся. У него был красивый хрипловатый смех. Он пользовался им. Распахивал его, как звуковой павлиний хвост.

— Кофе хотите? — Соат взяла на клавиатуре финальный аккорд и развернулась в кресле к Алексу.

— Вообще, он Митра. “Вери-вери” мы его тут назвали, — Соат наливала в кофеварку тихую офисную воду. — Он “вери-вери” постоянно говорит, заметили? У него не все дома. Не верите? Его поэтому сюда прислали, такое условие наш индийский шеф поставил, который его старший брат. Они так с Акбар-ака решили. Вот он у нас и сидит вместо психушки.

Алекс кивнул.

— Он спокойный, знаете, — продолжала Соат, — безобидный. Еще ему из Индии таблетки присылают. Он компьютерный гений вообще-то. Акбар-ака его очень ценит. Просто достает этот Митра здесь всех своими “вери-вери”, конкретно достает.

Кофе. Тягучие, как ириска, слова Соат. Ревнивое потрескивание компьютера.

Странная история Митры, спрятанного в обставленной под офис психушке. Странные переговоры.

Алекс сделал последний глоток горькой глиняной влаги.

— Соат, а что вы делаете сегодня вечером?

Японско-русский словарь

Митра напомнил Алексу другого иностранца, который даже жил у него недели две. Был он японцем и преподавателем японского: тихим японским сумасшедшим. Алекса это не смущало. Он привык к тому, что иностранец в Ташкенте в целом какой-то умственно нездоровый.