Лотерейный билет № 9672

Они были написаны чернилами, твердым почерком, свидетельствующим о том, что рука Оле при этом не дрожала. Значит, в момент крушения «Викена» молодой боцман сохранял хладнокровие. Следовательно, он находился в таких условиях, когда мог бы воспользоваться какими-нибудь средствами к спасению, — схватиться, скажем, за обломок рангоута, за оторванный планшир, если только все это не кануло в ту же пучину, где сгинула шхуна.

Чаще всего подобные документы, подобранные в море, более или менее точно указывают, в каком районе судно потерпело бедствие. Здесь же не значилась ни широта, ни долгота, ничего, что говорило бы, близ каких берегов или островов затонула шхуна. Отсюда вывод: ни капитан, ни члены экипажа не знали местонахождения «Викена». Наверняка он был сбит с курса одним из тех яростных штормов, коим невозможно противостоять, а постоянно затянутое тучами небо не позволило определить положение корабля по солнцу. И стало быть, являлось опасение, что никому и никогда не удастся узнать, в какой точке северной Атлантики, далеко или близко от Ньюфаундленда или Исландии, морская бездна поглотила злосчастных моряков.

И это обстоятельство отнимало последнюю надежду даже у того, кто упорно противился отчаянию.

В самом деле, укажи записка хотя бы туманный намек на координаты[82] судна, можно было бы предпринять поиски, послать спасательное судно к месту кораблекрушения и отыскать обломки, позволяющие определить их принадлежность «Викену». И кто знает, не удалось ли одному или нескольким членам экипажа добраться до арктического континента, где они сейчас терпят лишения, не имея возможности достичь родных берегов?

Вот какое предположение зародилось у Силъвиуса Хога, но вряд ли оно порадовало бы Гульду и Жоэля; профессор и сам поостерегся бы делиться с ними такой догадкой, ибо, не сбудься она, их постигло бы еще более мучительное разочарование.

«Однако, — раздумывал он, — если записка не содержит никаких полезных указаний, то известно, по крайней мере, в каком районе была подобрана бутылка. В письме из Христиании об этом не говорится, но в министерстве-то должны знать. Разве нельзя использовать подобные сведения для дальнейших поисков? Разве нельзя, приняв во внимание направление морских течений и пассатов,[83] в соответствии с примерной датой кораблекрушения, рассчитать… Нет, я должен потребовать новых поисков, и притом спешных, как ни мало у нас шансов на успех. И разумеется, я не брошу бедняжку Гульду. Пока мы не получим неопровержимых доказательств гибели ее жениха, я в нее не поверю».

Так рассуждал Сильвиус Хог, решив одновременно, что не станет никого посвящать в свои дальнейшие действия и в те поиски, которые он благодаря своему влиянию надеялся продолжить. Вот почему ни Гульда, ни ее брат не узнали о том, что профессор опять написал в Христианию. Кроме того, он отложил свой завтрашний отъезд на неопределенное время, а вернее сказать, на несколько дней, по истечении которых собирался отправиться в Берген. Там он хотел разузнать у господ Хелп все имеющее отношение к «Викену», посоветоваться с наиболее опытными моряками и разработать план дальнейших поисков.

А тем временем сведения, полученные Министерством морского флота, просочились сперва в прессу Христиании, затем во все прочие газеты Норвегии и Швеции, а за ними следом и в европейские издания; они подробно описывали лотерейный билет, превратившийся в свидетельство катастрофы. Этот последний привет жениха невесте тронул души читателей, и общественное мнение прониклось к Оле и Гульде искренним сочувствием.

Первым опубликовала историю «Викена» старейшая норвежская газета «Morgen Blad». За нею остальные тридцать семь газет, выходившие в то время в стране, также поведали ее своим читателям в самых трогательных выражениях. «Morgen Blad» поместила на своих страницах картинку, изображающую кораблекрушение. На ней «Викен», растерзанный бурей, с изодранными в клочья парусами, со сломанными мачтами, погружался в морскую пучину. Стоящий на палубе Оле бросал в волны бутылку с запиской и, с последней мыслью о Гульде, поручал свою душу Господу. Сбоку, в аллегорической дали, окутанной легкой дымкой, прибрежная волна выносила бутылку на берег, прямо к ногам юной безутешной невесты. Все вместе было заключено в виньетку[84] лотерейного билета, чей номер красовался сверху на видном месте. Картинка эта, при всей своей наивности, имела громадный успех в здешних краях, где до сих пор верили в легенды об ундинах[85] и валькириях.[86]

Затем история Оле и Гульды, обрастающая на ходу подробностями и комментариями, дошла до Франции, Англии и Соединенных Штатов Америки. Журналисты и иллюстраторы не жалели на нее перьев и красок. Юная норвежка из Дааля, сама того не ведая, разбудила и взволновала общественное мнение. Бедная девушка и заподозрить не могла, что сделалась знаменитостью. Впрочем, даже это не смогло бы отвлечь ее от скорби, в которую она была погружена.