М. Б.:
Да, контролировал. Уверяю вас, я человек ответственный. С виду не скажешь, но так оно и есть. Пока не грянула эта дьявольская свистопляска, я держал жизнь под контролем. Полностью. А теперь… все переменилось. Все.(Молчание.)
М. Б.:
Но вы же хотели услышать все, с самого начала, верно?Ф. У.:
Верно.М. Б.:
А началось все с дождя. Да, можно так сказать. Если бы не дождь, я бы вряд ли затеял этот проект.Ф. У.:
Проект?М. Б.:
Посмертно оправдать Сару. Не могу объяснить, почему это стало для меня так важно. Ведь ее уже не было в живых. Хотя в известном смысле все началось отчасти и с этого тоже. Со смерти Сары. Ах, будь она жива. Тогда бы я мог обратиться прямо к ней. Но такой возможности не было.Ф. У.:
Вы жалеете?М. Б.:
О чем?Ф. У.:
что решили помочь ей.(Молчание.)
М. Б.:
Как вам сказать? С одной стороны, на этот вопрос есть только один ответ: конечно, жалею, черт побери. С другой стороны… существует ли что-то более никчемное? чем сожаление? По-моему, едва ли. что было, то прошло.Ф. У.:
Поэтично сказано.М. Б. (беззвучно смеясь):
Поэтично, но верно. Сейчас все это кажется таким далеким. Даже дождь и тот кончился.Ф. У.:
И что же случилось дальше? Вы позвонили Бобби Т. и сказали, что поможете ему?М. Б.:
Позвонил. Потом мы снова встретились. А дальше…Ф. У.:
Дальше?М. Б. (шепотом):
Дальше я, сам того не зная, начал копать себе могилу.9
Поздний завтрак с Беллой. Священный элемент среди весьма сумбурной повседневности. Было воскресенье, и мне нужно было встретиться с Бобби, сообщить, что я намерен предпринять по делу его сестры. Утром я позвонил ему и сказал, что нам надо повидаться.
– Значит, вы поможете Саре?
Словно она по-прежнему жива.
Голос был ровный – ни радости, ни энергии. Бобби Т. выдохся, как пиво, слишком долго простоявшее открытым.
– Расскажу при встрече, – сказал я. – Приходите ко мне в контору после обеда, в четыре.
Затем я позвонил Люси, спросил, нельзя ли Белле побыть у нее, пока я встречаюсь с Бобби. Она сказала, что можно.
Перед воскресным завтраком Белла тщательно выбирала одежду. Я старался выработать у нее такую привычку, старался развить ее чисто женскую сторону. Бог весть, сколько раз я получал за это по шее. Считать одни вещи женскими, а другие мужскими, разумеется, неправильно. Но только не для меня. И довольно об этом, ведь Беллу воспитываю я и никто другой.
– Что ты наденешь? – спросила Белла, прокравшись в ванную, где я брился.
Она была в одних трусиках.
– Пожалуй, черные чиносы и голубую рубашку, – ответил я.
Я говорил с серьезным видом, чтобы она понимала: одежда – штука важная, и в два счета такие вопросы решать нельзя.
– А ты сама что выбрала?
Она склонила голову набок.
– Розовое лондонское платье.
Я улыбнулся. Лондонское платье вообще-то куплено в Копенгагене, но в английском магазине.
– Отлично, – сказал я. – Надевай.
Белла выбежала из ванной. Я слышал, как она возится в своей комнате, а немного погодя она опять вернулась.
– Помоги мне. – Она показала рукой себе на спину.
Я отложил бритву, застегнул платьице.
– Может, сделаем прическу?
Она покачала головой.
– Нет, спасибо, пусть останутся длинные.
– Ты имеешь в виду распущенные.
– Нет, длинные. Ну что, идем?
– Сейчас.
Немногим позже мы, держась за руки, вышли из дома. И пока ехали на такси в “Хага-Форум”, Белла взахлеб рассуждала о том, что видит за окошком. – На детский праздник едете? – спросил шофер. – У нас поздний завтрак, – ответила Белла.
Говорят, что дети не способны усидеть на месте. А еще – что их не интересует еда. А вот я говорю, что все дело в правильном планировании и реалистических ожиданиях. Я, конечно, не рассчитываю, что она просидит за завтраком два часа, как маленький взрослый. Столько еды в ее тельце не влезет, да и непонятно ей, как много значит медленно наслаждаться едой. Вот я и позволяю Белле есть так быстро, как ей хочется, а потом она может порисовать или послушать сказку по моему телефону. Просмотр фильмов исключен. В ресторане это под запретом.
Сам я ем не торопясь и много. Потом читаю газеты, которые выбрал дома и захватил с собой. Иногда Белла ищет моего внимания, и я ей не отказываю. А в остальном позволяю ей заниматься чем угодно на ее стороне стола.
Как раз в это воскресенье я никак не мог сосредоточиться на газетах. Встреча с Бобби не давала мне покоя. Я чувствовал себя незащищенным и неподготовленным. Знал, что, прежде чем начинать работу, надо было обсудить это дело с кем-нибудь еще. Ну с какой стати тратить время на оправдание умершей женщины? Спасибо мне никто не скажет. И денег никто не заплатит.
Однако что-то в этом деле действовало на меня едва ли не магнетически. Я словно глядел в темный пруд, где спрятано сокровище.
– Ныряй, – шептал призрачный голос у меня в голове. – Ныряй, черт побери.
Ясное дело, я нырну.
Разве могу не нырнуть?