Лотосовый Терем (СИ)

Услышав грохот, двое подростков перепугались и поспешили вернуться в комнату — совсем недавно лежавший без сознания человек теперь сидел на кровати, пурпурный халат он скомкал и бросил на пол, а сам, обнажённый по пояс, железными оковами на запястьях стучал по кровати.

Едва девочка в красном вошла в комнату, увидела, как он улыбнулся ей виноватой, но тёплой улыбкой, указал на своё горло и пальцем написал в воздухе слово «чай». Она вдруг поняла, что раз у него повреждено лёгкое, то воздуха не хватает, вдобавок пострадало горло, и он не мог говорить — потому, как только увидела знак, побежала за чаем.

Увидев его неожиданно очнувшимся, мальчик в синем удивился.

— Почему ты бросил одежду? Этот халат пожаловала тебе глава, сказала, что получила его много лет назад, почему же ты так обращаешься с дорогой вещью? — Подобрав халат из угла комнаты, он увидел пятна крови и вздрогнул от испуга.

«Грязный, — начертил Ли Ляньхуа в воздухе. — Хочу новый».

Новый? Мальчик в синем разозлился: еле живой, а ещё каллиграфию тут изображает, едва очнулся — потребовал чаю, а теперь ещё и новую одежду ему подавай.

— Нового нет, глава дала тебе только этот, носить или нет — твоё дело.

«Холодно,» — начертил Ли Ляньхуа.

Подросток указал на тонкое одеяло на кровати.

— Одеяло есть.

«Уродливое,» — упорствовал Ли Ляньхуа.

Подросток едва не задохнулся со злости и чуть не начал сам писать в воздухе, к счастью, успел сдержаться, вспомнил, что может говорить и принялся ругаться.

— В тюрьме какая разница, уродливое или нет? А в одежде красавцем будешь, что ли?

Тут девочка принесла чашку чая, Ли Ляньхуа много дней провёл в забытьи, с трудом очнулся, и она очень волновалась. Кто мог подумать, что он опрокинет чашку и продолжит писать в воздухе: «Новую одежду». Девочка вытаращила глаза, мальчик ещё сильнее разозлился.

— Ах ты…

Ли Ляньхуа вежливо улыбнулся и снова начал изображать «Одеж…».

Не успел закончить, как подросток в синем пришёл в ярость — будь на его месте другой человек, он бы уже избил его, но ничего не поделаешь, перед ним был едва живой, на последнем издыхании, и он столько сил приложил, чтобы спасти его, так что всё же сдержался.

— Юйде, сходи, достань ему одежду.

Обрадованная, девочка в красном снова убежала.

— Я налью ему ещё чая.

— Да ты хоть знаешь, что это за место? — ещё сильнее разозлившись, зло закричал мальчик. — С чего такой наглый? Если бы не доброе расположение главы к тебе, я бы тебя уже зарубил!

Ли Ляньхуа как приличный человек завернулся в тонкое одеяло — он был осторожен, когда его вырвало кровью, и оно осталось чистым, без единого пятнышка. Затем он улыбнулся и написал в воздухе целую последовательность знаков.

К несчастью, мальчик был слишком юн, не обладал ни прекрасной памятью, ни особой понятливостью, долго таращился, но так и не сообразил, что от него хотят.

Видя, что подросток по неведомой причине уставился на него, Ли Ляньхуа радостно улыбнулся и принялся писать в воздухе более терпеливо, вот только тот мрачно смотрел на его жесты, и всё так же совершенно ничегошеньки не понимал.

Отчего Ли Ляньхуа развеселился ещё сильнее.

Тут Юйде вернулась со свежезаваренным чаем и перекинутым через плечо длинным халатом глубокого иссиня-чёрного цвета, правда, ношенным. При виде одежды на лице пленника отразился восторг, он снова начертил в воздухе много знаков.

Юйде растерялась, беспомощно переглянулась с мальчиком в синем.

— Циншу, что он говорит? — шёпотом спросила она.

— Демоны знают, — закатил глаза подросток. — Скорее всего, у него с головой проблемы.

Юйде вручила Ли Ляньхуа одежду и чай, он наконец сделал глоток и начертил девочке «спасибо». Та очаровательно улыбнулась — несмотря на юный возраст, она уже научилась кокетству.

С повреждением кровеносных сосудов лёгких, Ли Ляньхуа не осмеливался пить горячий чай, только подержал во рту, Юйде подала платок, он послушно прополоскал рот и сплюнул — ткань окрасилась кровью.

Затем Юйде принесла ему жидкую кашу. Раз уж Цзяо Лицяо пока не желала его смерти, Ли Ляньхуа самодовольно лечился в этой тюрьме, хотелось ему чая — пил чай, хотелось мяса — ел мясо, пользуясь тем, что не может говорить, знаками он командовал подростками, посылая их в огонь и воду, а им деваться было некуда — и на небо пути нет, и в землю не спрятаться — приходилось доставать всё, чего бы он ни пожелал.

Они промучились с ним таким образом двенадцать-тринадцать дней, и раны Ли Ляньхуа наконец стали заживать. Юйде и Циншу теперь прекрасно знали, что этот изящный и нежный избалованный господин на самом деле страшен, что-то в его словах заставляло повиноваться — не говоря уже о прочем. Одно только то, что Ли Ляньхуа звал их посреди ночи, стуча о кровать железными цепями, уже было невыносимо, и уж тем более, не стоит упоминать о его оригинальных способах безмолвно устраивать сцены вроде «сперва в плач, потом — скандалить, а затем вешаться», сопротивляться которым дети никак не могли.

Спустя тринадцать дней, Цзяо Лицяо наконец ступила за порог тюрьмы.