Лоцман

Он отпустил ее руку, и Элис выскользнула из комнаты, а нетерпеливый часовой сейчас же затворил дверь и молча повернул ключ в замке. Лоцман остановился, прислушиваясь к их шагам, а когда все стихло, снова начал ходить взад и вперед по комнате, время от времени останавливаясь, чтобы взглянуть на несущиеся по небу облака и стонущие дубы, огромные ветви которых дрожали и качались под порывами ветра.

Через несколько минут буря страстей в его душе сменилась обычным для него спокойствием неустрашимого человека. Он снова сел там, где застала его Элис, и начал размышлять над событиями разных времен, а затем, по обыкновению, перешел к обдумыванию новых смелых и широких планов, всегда легко зарождавшихся в его неутомимо деятельном уме.

ГЛАВА XV

Сэр Эгьючик. Мой разум не такой уж основательный, но основание у меня разумное.

Шекспир, «Двенадцатая ночь»

На лице капитана Борроуклифа, когда часовой ввел его в комнату третьего арестанта, было выражение того полусознания, когда взгляд, особенно пытливый, чередуется со взглядом пустым — в такую минуту человеческое лицо очень похоже на апрельский день, то ясный и приветливый, то облачный и мрачный. Важный и торжественный вид, с каким капитан приступил к делу, свидетельствовал о том, что этот неожиданный визит имел совершенно определенную цель. Величественным жестом Борроуклиф приказал часовому удалиться и, пока солдат затворял дверь, оставался на месте, покачиваясь из стороны в сторону и с напряжением нетрезвого человека прислушиваясь к скрипу двери. При этом он устремлял на то место, откуда доносился звук, тот глубокомысленный взгляд, который у многих людей скрывает отсутствие мыслей. Убедившись, что его уже никто не потревожит, он быстро, по-военному повернулся кругом, дабы встретиться лицом к лицу с тем, кого искал. Гриффита, как мы знаем, нашли погруженным в сон — правда, неспокойный и настороженный. Лоцман спокойно ждал посещения, которое он, по-видимому, считал несомненным. Но их товарищ — не кто иной, как командир отряда морской пехоты капитан Мануэль — пребывал в совершенно ином состоянии. Хотя ночь была холодная и бурная, он, сбросив с себя камзол и большую часть маскировки, с унылым видом сидел на одеяле, одной рукой вытирая катившиеся по лбу крупные капли пота, а другой то и дело судорожным, машинальным движением хватаясь за горло. Мануэль бессмысленно уставился на вошедшего и, хотя почти не изменил своих занятий, более усердно стал прикладывать ко лбу носовой платок да чаще хвататься за шею, как бы желая убедиться на опыте, какое давление она может выдержать без чрезмерного неудобства.

— Приветствую вас, друг! — сказал Борроуклиф, нетвердым шагом приближаясь к арестованному и без церемонии усаживаясь подле него. — Приветствую вас, друг! Неужели королевство находится в такой опасности, что джентльмены бродят по острову в мундире полка incognitus, incognitii, ‘torum…[31] Черт побери, я совсем позабыл латынь! Скажите, мой друг, вы не из числа этих torum?

Мануэль дышал тяжело, чего и следовало ожидать, после того как он с такой силой хватался за горло. Но, отбросив свои предчувствия, он ответил с большей горячностью, чем того требовали благоразумие или сложившиеся обстоятельства:

— Говорите про меня все, что хотите, и обращайтесь со мной, как вам угодно, но я не желаю, чтобы меня называли тори![32]

— А, значит, вы не torum! Что ж… видно, военное министерство ввело новую форму! Ваш полк, должно быть, заслужил эти нашивки, штурмуя какую-нибудь плавучую батарею? А то, быть может, вы служили в морской пехоте? Ну как, я прав?

— Ваша правда, — более решительно ответил Мануэль. — Я два года прослужил в морской пехоте, а до этого я служил…

— …в сухопутных частях, — подсказал Борроуклиф, весьма кстати перебив Мануэля, чуть было не признавшегося, в какой армии он служил. — Я и сам когда-то нес «собачью вахту» на корабле эскадры милорда Гоу[33], но такой службе, право, не позавидуешь. На дневной поверке было чертовски трудно стоять, потому что после обеда, вы сами понимаете, человеку нужна твердая земля. Однако на перепавшие мне призовые деньги[34] я купил командование ротой и теперь с удовольствием вспоминаю службу в морской пехоте. Нашу беседу, я полагаю, следует размочить. У меня в кармане есть бутылочка искристой мадеры да пара бокалов. Разопьем-ка ее да потолкуем о более важных делах! Засуньте-ка руку в мой задний карман. Я так привык равняться по фронту, что мне самому уже трудно извернуться.