После того как они закончили свое маленькое представление, Лотта заметила, что Эрика идет рядом с Куртом. Их локти как бы случайно соприкасаются при ходьбе. Курт шепчет своей спутнице что-то на ушко. Она слегка наклоняется к нему и, кажется, улыбается. В ее поведении нет ничего фривольного. При виде этой картины Лотту пронзает электрический ток. Сдержанная нежность ее жестов кажется более интимной, чем все поцелуи, которыми Лотта обменивалась в этот вечер. Можно подумать, она себе такого не представляла. Но в ее воображении, в отличие от реальности, все было лишено деталей.
Вскоре голос Каса заглушает все разговоры.
— Елисейские Поля — это одно. Но знаешь, Отто, теперь так приятно гулять по Курфюрстендамм. Там нет ни одного еврея.
Все вокруг будто на секунду застывает после этого немыслимого замечания. Лотта подозревает, что Кас движим ревностью из-за Курта. Только тот, кто боится, склонен к такой грубости. Но вместо того, чтобы оставить все как есть, Кас продолжает:
— Курфюрстендамм теперь такой чистый. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Заткни свою пасть, ублюдок. — Абраванель угрожает ему кулаком.
— Что ты сказал? — Кас подходит к нему.
— На сегодня достаточно. — Лотта хватает его за руку. Кас неохотно отступает.
— Ну хорошо, раз дамы здесь.
Лотта с беспокойством смотрит на Курта. Он все еще стоит как вкопанный. Она хочет подойти к нему, но Эрика опережает ее. Она не извиняется за своего мужа, что еще больше накалило бы ситуацию, а берет руку Курта в свою, и его оцепенение медленно проходит. С неподдельным волнением Лотта спрашивает себя, было ли и ее прикосновение для него целительно. Действительно ли они когда-то чувствовали себя настолько связанными друг с другом, словно жили одной жизнью? Наверное, да. И если бы это время не было настолько прекрасно и настолько пугающе, то не случилось бы и всего остального. Но теперь тот мужчина, который хотел раствориться в ней, отдалился настолько, что она к нему не может даже приблизиться.
В баре компания впадает чуть ли не в истерическое веселье. Они танцуют, смеются и поют, будто ничего не случилось. Отто и Брехт уходят рано. Кас тащит Тилли на танцплощадку, пока Курт танцует с Эрикой — по-прежнему без всяких непристойностей, но спрятавшись в непроницаемый кокон своей близости.
В нерешительности Брави и Лотта смотрят на обе пары.
— Что же я наделала? — говорит Лотта.
— По крайней мере, ты понимаешь, что сама подписала себе приговор. — Брави улыбается.
— Я такая ужасная?
— Да нет. Ты просто не та женщина, которая ему нужна.
— А Эрика — та?
Взгляд Брави блуждает от Каса к Эрике и обратно. Один из супругов наблюдает за другим, пока тот не смотрит.
Брави вздыхает.
— Может быть, и нет. Но разве не ты хотела развода?
— Так я ему полезнее.
— То есть ты не хотела оставаться госпожой Вайль, чтобы быть ему полезнее?
У Лотты пот течет по спине. Пыточные механизмы в средневековой тюрьме были бы приятнее упорных расспросов Брави. И если бы она хотя бы была уверена в своих чувствах, то могла бы стать трагической героиней этой печальной истории.
— Ах, Брави, я даже не знаю. Моя голова сейчас лопнет. Как мне это все надоело.
CЦЕНА 12
Теперь ничего нельзя сделать —Берлин, сентябрь 1933 года
— Фрейлейн Ленья?
— Господи!
Испугавшись, Лотта кладет руки на грудь, когда к ней неожиданно обращается какой-то человек. Она чуть ли не столкнулась с ним головой, так близко он подошел. Его черные глаза кого-то ей напомнили. Увидев его приплюснутый нос, она сначала думает, что это один из боксеров, поединки которых она раньше любила смотреть. Но потом узнает в нем актера, с которым иногда пересекалась на встречах общества художников и актеров.
— Господин Кардан? Александр Кардан?
Она старается не выдать, что обеспокоена его видом.
— Как приятно в этот серый осенний день увидеть знакомое лицо.
Улыбаясь, Лотта судорожно вцепляется в свою сумку. Только что в Потсдаме она забрала свидетельство о разводе.
— У вас все хорошо, господин Кардан?
— Конечно. — Он прячет от нее свой беспокойный взгляд.
Ей, наверное, станет легче, если она кому-нибудь поможет, а он выглядит так, будто ему нужно отвлечься.
— Давайте поужинаем, могу я пригласить вас?
Лицо Кардана искривляет страшная гримаса, которая напоминает Лотте, что именно те, кто особенно бережет свою гордость, не имеют возможности ее защитить. Шерстяные рукава у него настолько прохудились в локтях, что вот-вот порвутся.
— Мы поговорим о делах, — формально сообщает она, выхолостив из голоса все, что могло бы напоминать о жалости. — Кого-то похожего на вас я как раз и ищу. Мне нужен человек, знающий Берлин как свои пять пальцев и не имеющий никаких дел с нацистами.
Она подмигивает ему как заговорщица. Черты его лица разглаживаются.