Лоуни

— Я был мертв, а теперь живу.
Благослови, Господь, доктора, Георгия и жену.
Дай мне мяса, апельсинов, пива.
Веселой Пасхи вам, друзья, счастливо!

Ряженые собрались уходить, и вдруг из дальнего угла комнаты послышался звук удара. Улыбки исчезали с лиц актеров, и они исчезли один за другим, оставив святого Георгия, который произнес:

— Есть тот, кто не поет и не танцует.

Хэнни схватил меня за руку. Он помнил, кто должен был выйти следующим.

Еще один актер, тот, что прибыл, закутанный полностью в черный плащ, вышел на сцену, держа единственную свечу на уровне груди, так что она освещала снизу его лицо. Оказавшись посередине круга, он поднял руку и сдернул капюшон. В отличие от остальных его лицо было ярко-красного цвета, как почтовый ящик[27], а из лысой головы торчала пара рогов. Это были настоящие оленьи рога, прикрепленные каким-то совершенно незаметным устройством.

— Я знаю этого типа, — шепотом сказал отец Бернард и слегка пихнул меня в плечо.

— Здесь я, чтобы попрощаться.
Дьявол Даут, прими поклон.
Душам в Ад пора спускаться.
Бог-отец, да где же он?

И когда актер улыбнулся и затушил свечу, я почувствовал, что рука Хэнни выскользнула из моей руки.

* * *

Я нигде не мог найти брата. В спальне его не было. Не было его и во дворе, — уже стемнело, а он один никогда не выходил. Я обошел весь дом, проверяя все закоулки, где Хэнни любил прятаться: за старинным пианино, в широкой нише окна за шторами, под ковриком из тигровой шкуры.

Я заглянул на кухню, надеясь, что, может быть, Хэнни отправился туда за едой. И там я нашел Паркинсона, который разговаривал с одним из ряженых. Тот, раздетый до пояса, неистово тер лицо фланелевой тряпкой. Вода в раковине стала чернильно-черного цвета. Его облачение лежало на столе вместе с фальшивыми усами и шпагой. Я поставил поднос на стол, а он, растерев лицо досуха полотенцем, как раз направился к столу взять рубашку. И я увидел, что это пожилой компаньон Паркинсона и Коллиера, которого мы впервые увидели в день нашего приезда в «Якорь». Сейчас его лицо приобрело здоровый розовый цвет и излучало жизненную силу человека намного более молодого.

— Ну не чудо ли это! — воскликнул он, встряхнув меня за плечи. — Чудо, — повторил он Паркинсону, который улыбнулся и кивнул.

— Вот так помирал от пьянства мистер Хейл, — сказал Паркинсон.

Хейл. Это было имя из того списка в конверте, который Хэнни принес из «Фессалии».

Я повернулся, чтобы уйти, но Паркинсон снова заговорил:

— Вот уж не думал, что такой хороший мальчик-католик, как ты, откажется от чуда так запросто.

Он прошел мимо меня и закрыл дверь кухни, когда из гостиной раздался смех.

— Я слышал, ты захаживал в «Фессалию», — сказал он. — Ты и твой придурок.

Я во все глаза смотрел на него.

— A-а… да знаю я все про твоего придурка, — продолжал Паркинсон. — Твой падре вполне себе трепло, когда выпьет.

— Он не придурок. Преподобный отец никогда бы его так не назвал.

Паркинсон улыбался:

— Сколько он тебе дал?

— Кто?

— Мой приятель из «Фессалии».

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Так сколько? Пятерку? Десятку?

— Я говорю вам, я ничего не знаю ни о каких деньгах.

Паркинсон смотрел на меня.

— Двадцать, — буркнул я.

— Этого хватит?

— Для чего?

— Ладно, слушай, ты знаешь, для чего он дал тебе денег.

Я ничего не сказал, и Паркинсон покачал головой и вздохнул:

— Говорил я ему, что этого не хватит. Понимаешь, у моего дружка из «Фессалии» мозгов не хватает для моего бизнеса. Я знаю людей гораздо лучше, чем он. Не верю, что люди всегда хотят денег. Когда есть что-то более важное для них… Деньги ты проссышь, как эль. А людям нужно что-то эдакое, что не кончается, что будет продолжаться. — Он сунул руки в карманы и продолжал: — Я говорил ему, что есть получше способ убедиться в том, что до тебя дошло, что за дела тут творятся. Я сказал ему, что нам нужно пригласить тебя и твоего придурка в «Фессалию», чтобы посмотреть, не можем ли мы чем помочь.

— Помочь?

— Ага. Ну, чтобы он выздоровел, вот о чем речь. Как мистер Хейл.

— Мне нужно идти, — сказал я.

Паркинсон бросил на меня быстрый взгляд и открыл дверь. Ряженые снова пели. Я прошел в гостиную, и Паркинсон последовал за мной.

— Он хорошо присматривает за домом, Клемент, а? — спросил он, похлопывая по стене. — Эти старые стены ни к черту не годятся. Сырые, заразы. Того и гляди, короткое замыкание случится. Тут много не нужно, чтобы начался пожар. Только и слышишь истории про то, как люди сгорели прямо в постели.

Когда мы вернулись в гостиную, Паркинсон остановился, глядя на поющих и танцующих. Шум усиливался.

— Так мы будем тебя ждать, — сказал он. — Ты знаешь где. А то смотри, мы можем прийти за тобой. Если тебе так больше нравится.