— Хорошо, — сказал отец Бернард после секундной паузы. — Есть одна идея. Как насчет других?
— Но это очевидно, — вступила в разговор Мать. — Мы должны снова отправиться в «Якорь» и посетить обитель. — И, вдохновляемая взволнованным шепотом Белдербоссов, помнивших это место, добавила: — Мы знаем, как туда попасть и где что там находится. Там тихо и спокойно. Мы можем поехать туда на Страстную неделю, взять Эндрю в обитель и остаться там до Вознесения. Как мы всегда делали. Это было бы так мило. Старые друзья снова вместе.
— А вот я никогда там не была, — заявила мисс Банс. — И Дэвид тоже.
— Ну, вы понимаете, о чем я говорю, — сказала Мать.
Отец Бернард оглядел комнату.
— Есть еще предложения? — спросил он и в ожидании ответа взял пирожное с кремом и откусил половину.
Все молчали.
— Раз так, — улыбнулся он, — думаю, нам следует быть демократами. Кто за то, чтобы поехать в Южный Уэльс?
Мисс Банс и ее жених подняли руки.
— Кто за то, чтобы снова поехать в «Якорь»?
Все остальные отозвались с заметно большим воодушевлением.
— Решено, — объявил отец Бернард. — Едем в «Якорь».
— Но вы сами не голосовали, преподобный отец, — заметила мисс Банс.
Отец Бернард улыбнулся:
— Оставляю за собой право воздержаться на этот раз, мисс Банс. Я буду рад пойти туда, куда меня поведут.
Он снова насмешливо улыбнулся и доел оставшееся пирожное.
Разочарованная, мисс Банс бросала взгляды на Дэвида, ожидая от него сочувствия. Но он только пожал плечами и направился к столу за чаем. Мать с нескрываемым удовольствием подала ему полную чашку — она предвкушала возвращение в Лоуни.
Мистер и миссис Белдербосс принялись описывать Лоуни в подробностях отцу Бернарду, который, кивая головой, принялся за следующее пирожное на своей тарелке.
— А обитель, преподобный отец, — говорила миссис Белдербосс, — как она прекрасна, правда, Рег?
— О, да, — отвечал мистер Белдербосс, — это настоящий маленький рай.
— Такое множество цветов, — поддержала супруга миссис Белдербосс.
— И такая чистая вода, — продолжал мистер Белдербосс. — Правда, Эстер?
— Как хрусталь, — подтвердила Мать, проходя мимо дивана.
Она улыбнулась отцу Бернарду и прошла вперед, чтобы предложить мисс Банс печенье. Та сухо поблагодарила. Мать кивнула и пошла дальше. Она знала, что, находясь в «Якоре», на своей, так сказать, территории, она положит мисс Банс с ее Гласфинидом на обе лопатки.
Мать выросла на северо-западном побережье, в двух шагах от Лоуни, и до сих пор, хотя она давно уже покинула эти места и больше двадцати лет прожила в Лондоне, в ее речи сохранились тамошние словечки. Она по-прежнему называла синиц старчиками, мотыльков — мятлышками и, когда мы были маленькими, пела нам песенки, известные только в ее родной деревне.
Она заставляла нас есть тушеное мясо с картошкой и салаты с рубцом, разыскивала обожаемые ею с детства пирожки с творогом и не боялась закупорить себе сосуды холестерином, поедая сдобу, выпеченную на жирном молоке отелившейся коровы.
Казалось, в родных местах Матери праздники в честь разных святых случались чуть ли не через день. И хотя даже самые рьяные прихожане в Сент-Джуд вряд ли о них помнили, Мать не забыла ни одного, помнила все полагающиеся к ним ритуалы и настаивала на соблюдении их у нас дома.
На день святого Иоанна сквозь пламя свечи три раза проносили металлический крест, что призвано было символизировать Божественное покровительство, оказанное святому, когда он вошел в горящий дом с целью спасти остававшихся там прокаженных и калек.
В октябре на праздник святого Франциска Ассизского мы ходили в парк подбирать опавшие листья и веточки, чтобы делать из них кресты для украшения алтаря в церкви Сент-Джуд.
А в первое воскресенье мая, подобно жителям деревни, откуда Мать родом, делавших это с незапамятных времен, мы выходили в сад перед мессой и умывались росой.
Но Лоуни был чем-то совершенно особенным. Для Матери обитель Святой Анны была почти то же самое, что Лурд[2]. Прогулка длиной в две мили из «Якоря» через поля представлялась ей Путем святого Иакова. Она была совершенно убеждена в том, что там, и только там у Хэнни есть шанс излечиться.
Хэнни приехал домой из Пайнлендс в начале пасхальных каникул. Он был очень возбужден.
Не успел Родитель выключить мотор, как Хэнни уже несся по аллее, чтобы показать мне новые часы, подаренные Матерью. Я видел их в витрине мастерской, где она работала. Увесистое изделие из желтого металла с изображением Голгофы на циферблате и выгравированной цитатой из Матфея на обратной стороне:
— Красивые часы, Хэнни, — сказал я и отдал их ему обратно.
Он выхватил их и надел на запястье, а затем вручил мне альбом с картинками, нарисованными за семестр. Они все предназначались мне. Никогда Матери или Родителю.
— Ты очень рад быть дома, правда, Эндрю? — улыбнулась Мать, придерживая дверь, чтобы Родитель мог втащить чемодан Хэнни с крыльца.
Она пригладила рукой волосы Хэнни и обняла его за плечи.