Явная опасность английским планам в Палестине заставила отравить из Каира настоятельный призыв к Фейсалу о взятии, если возможно, Медины или же перехвате турецкого гарнизона во время его отступления вдоль железнодорожной линии. В Ваджх был командирован нарочный для уведомления английской миссии о содержании перехваченной телеграммы и требовании принять срочные меры. Поскольку Ньюкомб в это время оказался в очередном набеге на железнодорожную линию, ответственность за принятие срочных мер взял на себя Лоуренс. Фейсал со своей стороны поспешил приблизить передовые отряды к четырем турецким базам близ железной дороги, участив против них набеги. Чтобы исполнить желание Генерального штаба, Лоуренс решил сам отправиться в Вади-Аис уговорить Абдуллу напасть на Медину. В момент получения телеграммы от Клейтона Лоуренс был болен дизентерией, но превозмог, свою слабость и с небольшой охраной из арабов различных племен отправился в дальний переход на верблюдах. Однако он едва мог сидеть и дважды впадал в обморочное состояние. Его все время преследовала мысль о том, что в дороге он может совершенно «сдать», не выполнив своей миссии, притом на первой же остановке вечером среди сопровождавших его арабов возникла ссора, и один из них — мавр — убил араба другого племени. Приговором своеобразного военно-полевого суда над убийцей дело почти удалось уладить, однако его соплеменники, не удовлетворенные вынесенным решением, стали требовать применения закона пустыни — «кровь за кровь». Напрасно Лоуренс пытался их отговорить. Наконец, видя, что, если он будет упорствовать, они так или иначе отомстят и тем вызовут новые распри, Лоуренс застрелил убийцу собственноручно.
Сам не зная как, Лоуренс сумел перебороть свою слабость. 13 марта он добрался до лагеря Абдуллы. Передав приказ, он упал в обморок и проболел 10 дней. Будучи еще слишком слабым, чтобы встать на ноги, он имел для раздумья больше времени, чем когда бы то ни было с тех пор, как началось восстание. Но теперь он имел опыт, над которым следовало подумать. Затем Лоуренс перешел к анализу фактических условий той кампании, участником которой он являлся.
Глава VI. Воинственные размышления. Март 1917 г.
Теория Лоуренса явилась результатом его размышлений, когда он лежал прикованным к постели в лагере Абдуллы. Мысли его унеслись к тем книгам по военному делу, которые он читал еще в Оксфорде. Для человека, главный интерес которого сводился к изучению архитектуры и глиняной посуды, это был курс значительно больший, чем тот, который проходил почти любой кадровый офицер, в особенности в Англии. Когда Лоуренсу было еще 15–16 лет, он начал с того, что называется «обычной литературой школьников». Наряду с этим Лоуренс прочитал много технических трактатов по вопросам постройки замков и ведения осад. Несколько позднее он перешел к Клаузевицу и его школе, к Кемереру, Мольтке, Гольцу и некоторым из французских военных писателей, появившихся после 1870 г. Их произведения, в том числе и Клаузевица, показались ему «очень односторонними». Будучи неудовлетворенным ими, он добрался до Наполеона. Попутно он проглядел Жомини и Виллизена, причем у последнего он натолкнулся на определение стратегии, как «изучение сообщений», которое произвело на него сильное впечатление. Затем, когда он прочитал французские труды по итальянской кампании Наполеона, его заинтересовали некоторые мысли в переписке Наполеона.
Это возбудило в Лоуренсе желание ознакомиться с теми учебниками, по которым Наполеон изучал военное искусство. Таким образом он подошел к Гиберу и, сделав еще один шаг назад, к Бурсе и Морицу Саксонскому.
Эти писатели понравились Лоуренсу потому, что у них он нашел «более широкие принципы». Особенно сильное впечатление произвел на него Мориц Саксонский. В дальнейшем, после того, как Лоуренс сам участвовал в войне и приобрел практический опыт, он считал Морица Саксонского «величайшим мастером военного дела»; вначале и он чувствовал, что «интеллектуально Клаузевиц настолько превосходил их всех, что он стал верить ему вопреки своему желанию».
Помимо этого интеллектуального интереса к теории войны Лоуренс изучил ряд мест сражений, главным образом в целях восстановления их на картах.
Однако эти исследования не предпринимались Лоуренсом с какой-либо сознательной целью подготовки себя для командования в будущем. Так же было и с чтением. «У меня был интерес только к чистой теории; я повсюду искал метафизическую сторону вопроса, философию войны, о которой я много думал в течение ряда лет». Теперь же по непредвиденным обстоятельствам он был втянут в войну и нашел себя «к счастью, стоящим во главе кампании в такой степени, в какой ему это было желательно».