Ловчий желаний

Первая картина иного мира, которую зафиксировали его глаза (и рекордеры), изображала тёмные, тяжело колышущиеся воды неширокой речки, которая протекала между прибывшими и неимоверной грудой мусора, в которую превратилось вокзальное здание. Он хорошо знал, как оно выглядит, когда-то в детстве, юности и молодости здесь бывал не раз, да и на фотках видел неоднократно. И в помине не осталось… Камни, балки, стекло, арматура, бетонные глыбы, всё переплелось, смешалось в кучу, будто к вокзалу притопал великан небоскрёбного роста и задался целью сровнять его с землёй, но раскатать в полный блин не успел, отвлёкся и дальше потопал, крушить другие объекты.

– Прикинь, если в середине дома вдруг исчезнет фрагмент, что станется с другими частями? Несущие лопнут, перекрытия начнут ломаться, столбы треснут, как спички, под увеличившейся нагрузкой. Вот примерно так. А потом ещё разок и ещё… результат видишь. Полный абзац дому.

Неимоверно важным событием для Котомина было прикосновение человеческой руки. В эту секунду его предплечье крепко сжали пальцы Леа, единственного «элемента» окружающей среды, в существование которого верилось.

В дальнейшем она не отпускала Ника ни на мгновение, так за ручку и провела. Когда просто вела под руку или ладонь в ладони, когда прижималась тесно, будто желая соблазнить, а когда и сплеталась с ним в объятиях. Но в этих действиях не было ничего сексуального – ни в малейшей степени! Очень скоро он понял, что это вынужденные меры. Если уж им доведётся быть изъятыми из этой иной реальности, как упомянутая «середина» из дома, то пропадут они вместе.

В зависимости от конфигурации творящегося вокруг них беспредела – Леа и поступала с их телами, как считала оптимальным. Например, когда они вмиг оказались между двумя поверхностями глухих бетонных стен, внезапно материализовавшихся из ниоткуда, что ещё оставалось, как не сплюснуться? Как можно ближе прижаться и выползать в щель. К счастью, была щель, по которой они сумели выползти. Сомкнись стены чуть теснее, и только кровавая жижа от них осталась бы…

Уже потом, отдаляясь от северной окраины бывшего мегаполиса, репортёр нашёл сравнение, описывающее пространство, которое они сумели пронзить насквозь, действуя в сотрудничестве, тесном буквально.

Словно гигантский молот лупил по городу, пытаясь сформировать из его улиц, домов, майданов, парков, пустырей и сооружений совершенно другой рельеф. А может, громадные клешни остервенело месили материю, недовольные её очертаниями, и попытка за попыткой отыскивали новую форму, удовлетворившую капризы неведомого создателя некоего запредельного чертежа…

Рельеф в итоге получался совершенно другой, это точно.

Что самое странное, рокировки и трансформации пространства свершались почти беззвучно. Звуки, которые зафиксировали его уши (и микрофоны рекордеров), были малочисленными и негромкими. Если бы грохотало и ревело как положено, то сутки спустя люди просто оглохли бы… Хотя, конечно, интересно послушать, с каким звуком роща деревьев вдруг превращается в озерцо, а целёхонькая девятиэтажка, торчащая посреди исковерканных руин, испаряется и вместо себя являет рыжую скалу, позаимствованную из какого-нибудь пейзажа в окрестностях штатовского Гранд-Каньона.

Но это уже было рецидивом чисто журналистского интереса. Достаточно скоро Ник, поднабравшись начального опыта, констатировал, что праздное любопытство подобного толка – для выживания фактически вредоносно, как ядовитый газ. И непосредственное выполнение профессиональных обязанностей репортёру по меньшей мере лучше бы отложить. До того момента, когда представится возможность взять интервью у найденных виновника-виновницы-виновников происходящего.

Картинку и звуки пишут рекордеры, а задача их носителя простая, как линейка: выжить, чтобы донести. Сходить в эпицентр Черноты и вернуться оттуда.

Теоретически – проще не бывает.

Практически – сложней некуда.

Но ключевое слово: найти.

Что порадовало – запахов практически не чувствовалось. Нос как будто заложило, тампонами закупорило. Вот это было очень даже здорово. От пыли, гари и копоти иногда можно было просто задохнуться, но по крайней мере не от вони.

Скобочный Киев никакого смрада уже не выделял…

День второй подпортили с самого его начала. Конечно же, другие человеки. Кто ж ещё.

«Нету в Зоне гадов более вездессущих, чем мы… Ничего удивительного, за всё надо платить. Вчера я победил, а сегодня и меня за это могут… Белого без чёрного не бывает. И наоборот!»

С каждым шагом восстанавливая былую походную форму, Луч осторожно, крадучись, но достаточно быстро пробирался по Зоне и вспоминал утро.

Спозаранку, примерно в шесть ноль-ноль, он подскочил от хриплого ора, многократно усиленного «матюгальником».

– Якорь те в жопу, Шлёма!!! Долго мы бум тя ждать, нах!!!