Ловчий желаний

Джону раньше как-то не доводилось видеть женскую особь бюрера, потому он удивился. Бледнокожая, крючконосая мамаша сидела на подстилке из одежд всех тех, кто когда-нибудь пытался здесь пройти, и обгладывала пальцы закопчённой человеческой руки. Любят мяско бюреры, а в подземелье это чуть ли не единственная еда, к тому же еда, сама себя доставляющая сюда с завидным постоянством. Справа и слева на мамаше, обхватив её кривыми ручками и ножками, висели двое детёнышей. Они сосали висячие мерзкие, с точки зрения чисто человеческих эталонов красоты, груди. Свет фонарей заставил потомство оторваться от длиннющих сосцов и тихо запищать. Бюрерша отбросила недоеденную руку в гору человеческих и прочих костей, схватила здоровенный разделочный тесак и начала размахивать им. При этом она что-то неразборчиво бормотала…

Джон вскинул свой крупномасштабный винтарь.

– Погодь, Жека, – Луч задержал его, – самки не опасны, способностью к телекинезу не обладают. Да и детёныши у ней…

Напарник посмотрел на Луча и криво ухмыльнулся.

– Хотя ты прав, – Луч вскинул «калаш», – смерть выродкам. Это у меня помрачение мозгов, отвык маленько… Чайники нужно в детстве мочить, пока они паровозами не стали.

В тёмную комнату улетело содержимое целого автоматного «рожка», а тем, кто ещё шевелился и стонал, Джон методично вышиб мозги прицельными выстрелами.

– Погнали дальше, – и Зверь закинул в комнату осколочную, на всякий случай, типа, контрольное отрубание головы.

Шевельнулся какой-то кислый комок в груди Луча. Не опасна она им была. Никакой пользы для текущего выживания не принёс расстрел мамаши с детёнышами, хоть и злейшего врага сталкеров. Любимая кому-то, можно сказать… Но оставлять эту тварь за спиной тоже не хотелось. Да и детки вырастут – пойдут за папку мстить. Нет. Жалости тут места нет, как, наверное, и… любви.

Хоть и упрямо возникало это светлое чувство в Зоне, но неизменно приводило к печальным финалам. Здесь за всё одна награда – смерть… Сколько на памяти старожила было этих зонных романов! Включая его собственный незабываемый, единственный, неповторимый и с многоточием в конце… Как наваждение. Никак поверить не может он, что Шутки больше нет. А давным-давно поверить надо бы.

Сколько лет прошло, а Луч всё надеется, что не погибла. Что её просто выгнала Зона, так же, как и его, например. И Шутка, по каким-то причинам, теперь ДОМОЙ очень долго добирается. То, что её среди человеков Зоны нет, Луч прекрасно знал. Когда она исчезла, первые несколько месяцев он сходил с ума, искал её, терзал расспросами всех встречных-поперечных, несколько раз его чуть не грохнули за приставания. Не найдя, постепенно успокоился вроде, целиком поглотила его работа, завещанная наставницей. Но время от времени Луча накрывало приступом воспоминаний и плющило тогда болью, будто локальный выброс энергии в нём самом случался…

Незадолго до того, как сталкера бесцеремонно вышвырнуло вон из Чёрного Края, у него как раз снова начался приступ тоски. Чувство неубитое, вместе с ним выжившее, опять заполнило его. Сначала он просто начал чаще обычного вспоминать о ней, а потом ка-ак придавило мощным желанием найти, обнять, прижать к себе и не отпускать!.. Словно под лавину попал, не выбраться.

Тогда он в очередной раз осознал, что за одиннадцать лет разлуки не минула любовь, что никак не отвяжется она, приставучая такая, всё ещё здесь, просто спряталась в уголке памяти. Теперь в душу нагрянула, измотанную постоянным напряжением зонной жизни, изглоданную одиночеством. Вернулась и врезала обострением воспоминаний, как дубиной наотмашь. Чуть не свалила…

Луч тогда к Бару кое-как добрёл и в запой провалился. Вспоминал-вспоминал, плакал, смеялся и пил-пил-пил. И однажды, открыв глаза, вместо потолка номера одного из барных кабаков или кузова какого-нибудь грузовика, в котором иногда засыпал после очередного распития со знакомыми водилами, вместо чёрного неба Зоны Луч увидел белый снег.

В первую минуту он подумал, что нажрался круче некуда. До «белочки». Или, незамеченный на дне кузова, уехал куда-то с транспортёрами, и закатил их караван в «морозяку». Леденящую аномалию, которая незаметна и неопределима, а при попадании в неё движущихся объектов моментально, как Зыбь, разрастается и снижает температуру на многие десятки градусов. Всё вокруг застывает мгновенно и снежной изморозью покрывается. Но это спонтанное оморожение длится лишь миг, после чего аномалия исчезает, снег тает, и температура приходит в норму.

А эта холодина не рассасывалась…

От неё он, собственно, и проснулся и целую минуту соображал, здороваться ли с «белочкой» за лапку. Во вторую минуту – сообразив, чего не хватает, панически огляделся, выискивая свой лучемёт, но так и не нашёл его, выпала где-то из рук верная ЛК… В третью – приметил целый рассадник флагов разных стран.