Love Forever?

– Я поеду домой, Лена, – сказал он. – Наотдыхался, кажется, на всю жизнь.

– Вот это ты зря, – усмехнулся Шурик.

– Твое мнение меня не интересует, – холодно, но безукоризненно вежливо ответил Соленко.

Несмотря на отсутствие интереса к его мнению, Лихачев его все-таки высказал, предварительно посмотрев на часы:

– Пока дотрюхаешь до вокзала – если, конечно, найдешь к нему дорогу – электричка уйдет. Следующая, и она же последняя, – в ноль-ноль двадцать пять. Когда приедешь в Питер – метро, как ты догадываешься, уже будет закрыто, придется на вокзале до утра куковать. Как тебе такая перспектива?

Соленко с раздражением сбросил с плеча лямку сумки, и она тяжело шлепнулась на пол. Володя уселся на нее сверху, обхватив голову руками. Некоторое время все присутствующие напряженно молчали, потом Володя тяжело вздохнул и спросил, глядя строго перед собой:

– Скажи, Лихачев, зачем ты это сделал? Вроде бы другом считался…

– Что именно? – Шурик тоже старался на него не глядеть.

– Зачем нас всех сюда привез? Мог бы Анне все в городе сказать и одну сюда пригласить. Хотел меня на посмешище выставить? Перед всеми?

– Нет…

– Тогда зачем?!

– Ну… понимаешь, Володя, – решила вступиться за Шурика Аня, – в городе мы с тобой все время вместе, и у него никак не получалось, а тут так сложились обстоятельства…

– И как же они сложились? Неужели достаточно каких-то часа-полтора, чтобы ты совершенно забыла все то, в чем мне клялась? Неужели девичья любовь и впрямь столь же коротка, сколь долог волос?

– Ты, конечно, Володька, как всегда, очень красиво выражаешься, но все на самом деле не совсем так, как ты себе представляешь, – сказал Шурик, глядя в пол.

– «Не совсем так»!.. Или совсем не так! – криво улыбаясь, воскликнул Соленко. – В данном случае все эти тонкости не имеют существенного значения! – Он повернул свое красивое лицо к Анне и горько спросил: – Лихачев говорил тебе о… любви?

– Ну… говорил… – Аня густо покраснела.

– И ты… – начал Володя, но его перебила Третьякова, которая с ужасом слушала этот разговор.

– То есть… как это о любви… – начала она.

– Ну… понимаешь, Лена… Я знаю, что тебе Шурик нравится, и мы все старались, чтобы вы… – Аня подскочила к Лихачеву и встала с ним рядом. – Но так получилось, что у нас с ним тут… ну… на даче… возникли чувства… совершенно неконтролируемые…

– Чувства… неконтролируемые? – с изумлением повторила Третьякова. – Ничего не понимаю… А что же сейчас здесь было, а? – Она подошла к Шурику, опустилась перед ним на колени, чтобы заглянуть в его опущенные глаза. – Шурик! Ты можешь мне объяснить, что происходит?

– Ну что тут объяснять? – опять вмешалась Аня. – Ну неужели вы с Соленко такие тупые, что не понимаете?! Чувства – на то и чувства, что не поддаются контролю! Объяснить их невозможно! Вот не было любви, не было, а потом вдруг раз – и есть! Как солнечный луч прорезает мрак, так и нежданная любовь!

– Ой, нет… – поморщилась Лена. – Для меня это слишком красиво…

Она встала с коленей, так и не поймав взгляда Шурика, и опустилась рядом с Володей на его спортивную сумку.

– Да, Вовик, пожалуй, я тоже сегодня же уехала бы с тобой отсюда в Питер, если бы могла, – сказала Третьякова. – Как-то… тут стало неуютно…

В этот момент из «мужской» комнаты вышли счастливые Масляков с Камчаткиной.

– Есть что-то хочется! – весело бросила всем Крис. – Не помню, кто нынче дежурный… впрочем, все равно! Я видела в шкафчике муку. Я вам сейчас таких оладьев напеку, язык проглотите! У нас тут где-то оставалось козье молоко… Антошка! Достань вон с той полки синюю миску. Она глубокая! Как раз под тесто сгодится.

Антон, не глядя, достал миску и протянул ее Камчаткиной.

– Ой! Тут чья-то косметика… – удивилась Крис. – Лен! Вроде твоя…

Третьякова резко выхватила из ее рук свою косметичку и сказала:

– Что-то мне не хочется оладьев, Криска. – Потом она подошла к Шурику, потрясла перед его носом нарядной сумочкой и, кривляясь, произнесла: – Ка-а-ак пойду сейчас, ка-а-а-к накрашусь! Ресницы сделаю, как у нее, до бровей! – Она показала на Аню и вышла из комнаты.

– Что это с ней? – удивился Масляков, а Крис, тоже не сумевшая оценить ситуацию ввиду собственного отличного настроения, спросила оставшихся в кухне:

– А вы? Надеюсь, вы не откажетесь от вкусненького?

– Может, бутербродами как-нибудь перебьемся? – ответил за всех Шурик. – Поздно уже. Скоро одиннадцать.

– Вообще-то… да… – согласилась Крис. Она была так довольна тем, что Масляков наконец без всякого выпендрежа объяснился ей в любви, что продолжала не замечать напряженных лиц своих друзей. – Ну ладно! – ничуть не огорчилась она, что оладьев никто не захотел. – Я вам утром сделаю!

– Да и бутерброды, я думаю, сейчас в горло не полезут, – заметил Соленко. – Не пойти ли нам спать? Говорят, утро вечера мудренее. Может, утром все как-нибудь само собой станет на свои места.

– Ну конечно! – весело согласилась с ним Крис, которая все-таки вспомнила, что Соленко с Лихачевым поссорились. – Завтра вы на все посмотрите совершенно другими глазами! Вот увидите!