Love Tour

– Ух ты! – удивилась плеяда Хелен. – Хоть чем-то разродишься, наконец. Надеюсь меня там не будет?

– И не надейся! Ты там будешь в первую очередь.

– То есть, вы хотите сказать, что мы все здесь психопаты? – удивилась ему фурия.

– Ни в коем случае. Ведь здесь собрались одни творческие люди, среди вас есть и таланты, и даже те, кто мнят себя гениями. А гений и безумство, как вы знаете, понятия неразделимые. Еще Платон считал творчество бредом, даруемым богами. Неслучайно психастеник Чехов написал «Палату № 6», страдавший циркулярным психозом Гоголь – «Записки сумасшедшего», а подверженный депрессии Булгаков засадил своего Мастера в психушку.

– Ну, не будем углубляться в дебри, Юлий, – перебила его Агния и обратилась к небесной плеяде, – теперь ваша очередь.

– Ну, что ж, меня зовут Хелен Морд. И я совсем не психопатка, как утверждают некоторые. Хотя и попала однажды по глупости в Павловскую больницу. Правда, по совсем другой причине. Ведь когда я там очутилась, у меня первым делом осмотрели вены, решив, что я наркоманка. Недолгое пребывание в жёлтом доме так на меня повлияло, что я даже написала об этом книгу.

В детстве я была наивной девочкой, которая считала себя избранной и мечтала стать писательницей. И вскоре эта мечта осуществилась, когда я попала в общество непризнанных поэтов. Но, – вздохнула она и показала четырьмя пальчиками воздушные кавычки, – «несмотря на проблемы с восприятием окружающей действительности и утратой перцептивных и моральных ориентиров», как очень тонко подметил впоследствии один из моих критиков, с которым я прожила потом долгих восемь лет, – бросила она быстрый взгляд на Юлия Бородарского, – я поняла, что мне надо что-то менять, и поступила в Соломонов университет на биологический факультет, чтобы детально изучить всех хищных млекопитающих. В последствии это очень пригодилось мне в отношениях с противоположным полом и в общении с писателями, поскольку я стала не только главредом одного очень известного журнала, но и редактором издательства, которое до сих пор ещё выпускает книжки на запретном языке.

– А меня, – продолжил Владимир Владимирович Гава-Левинский, – мои первые родители назвали так в честь святого и равноапостольного князя Владимира. Хотя некоторые придерживаются иной версии, будто меня назвали так в честь Путина. (Общий смех). До 12 лет я был обычным ребенком, пока однажды не увидел яркую вспышку, озарившую моё сознание. Это мерцание забрало меня из одной семьи, где мама говорила на запретном языке, а папа – на мове, и где я носил фамилию Гава, и перенесло в другую, где папа говорил на польском, а мама – на идише. Это были для меня совсем чужие люди, но они почему-то стали уверять меня, что я их сын и фамилия теперь у меня Левинский. И эта раздвоенность, эта амбивалентность с тех пор всю жизнь преследует меня.

Я родился и почти всю жизнь прожил в Донецке, но постоянно чувствовал, что на самом деле всё это время я жил в Сталино. Умудрился получить два высших образования, но сами понимаете: от такого объема знаний вполне можно свихнуться, ибо как говорил Соломон, «от многих знаний многие печали», а Грибоедов назвал это «горем от ума». Меня стали преследовать галлюцинации. Их я описал в своих двух последних книгах и стал преданным мушкетером её величества Шизофрении.

Расщепление сознания привело меня к тому, что под своей двойной фамилией я стал писать интеллектуальную прозу для элиты, которая высоко оценила мой бред, а под псевдонимами вылепил из дерьма почти сто детективных романов, которые, как пирожки, расходились среди быдла. Серед тих дикунів, що не звикли митися, как назвал их один из судей Конституционного суда, запретивших использование руского языка во всех сферах.

Это раздвоение так меня угнетало, что вскоре я напрочь отказался от своих «халтурных книг» (их вы не найдете в википедии и не увидите в моей официальной библиографии), потом от родного города, затем от своих многочисленных родителей, (я бросил их всех на произвол судьбы и сбежал в мать городов руских). Слава богу, что меня приютил там мой друг Юлий, за что я ему безмерно благодарен. Потом, правда, я перебрался в сельскую развалюху, где и живу до сих пор. И, наконец, я отказался от родного языка. Свой последний роман «Сивая Кобыла» я написал уже на мове, на котором пять лет назад и двух слов не мог связать.

Он прослезился, но поскольку руки были заняты, две слезинки так и застыли у него на щеке.

– Каждый одержим своим демоном, – продолжил он. – Кто-то, подобно Фаусту, выбирает себе Мефистофеля, а кто-то Морока – демона обмана и беса в маске смерти, который морочит мне голову уже много лет. Благодаря ему я вижу то, чего нет, и всякий раз даже родные люди не узнают меня. Поэтому я и пришел к Богу. Я стал церковнослужителем и несколько лет подрабатывал звонарем в Преображенском соборе.