Ответа на свои слова, если он и был, Курт не услышал: силуэты трех людей перед ним резко поплыли в сторону, и вновь к нему вернулся мрак.
На этот раз мрак был без снов, кошмаров, видений, без огня, без страха, и только невыносимо болели ладони и раненая нога; от этой боли он и очнулся – снова в келье лазарета. Лекарь был рядом – мыл руки; судя по валяющимся на полу бинтам, перевязку он только что закончил.
– Опамятовал? – недовольно проворчал он. – Гессе, ты когда-нибудь повзрослеешь? Что это за выходки? Сколько раз я тебя зашивать должен?
Курт не ответил, лежа с закрытыми глазами и прислушиваясь к себе. То ли он устал бояться, то ли просто устал, но при мысли о тех людях, что сейчас, сидя в полутемной зале, решают, что с ним делать, он никаких чувств не испытал. Невзирая на недавнее беспамятство, он вскоре уснул, а проснулся уже поздним утром.
Лекарь, сделав перевязку, осмотрел его – тщательно и придирчиво – и решительно сказал:
– Словом, так, Гессе. С постели сегодня не вставать. Попытаешься делать глупости – ты меня знаешь, привяжу к кровати.
Курт улыбнулся – благодарно и невесело, вздохнул:
– Боюсь, меня с этой постели сегодня поднимут.
– Зачем бы это? – пожал плечами лекарь, косясь на него с усмешкой. – Следователю Конгрегации нужен покой, посему эти горе-вояки после окончания составления протокола отсюда уезжают, дабы не нарушать мирного течения дней в нашей академии.
Курт на мгновение затаил дыхание, глядя на эскулапа с надеждой и опасением, и тихо уточнил:
– Так я… оправдан?..
– Целиком и полностью, – кивнул тот. – Отец Бенедикт сейчас вместе с прочими членами сессии составляет протокол; когда освободится, он зайдет к тебе. А ты, повторяю, должен лежать.
Курт закрыл глаза, переводя дыхание, веря и не веря. После того как закончился вчерашний допрос, он был уверен, что Печать срежут, и лишь в лучшем случае это будет единственным наказанием…
– Твой подопечный рвется увидеться, – сообщил ему лекарь после завтрака. – Примешь?
– Конечно, – кивнул Курт с готовностью. – Нам есть что обсудить.
– Вот и он то же сказал… – Эскулап помолчал, глядя на лежащего Курта сверху вниз, и спросил: – У меня такое чувство, что это ему я должен быть благодарен за внеурочную работу. Нет?
Курт промолчал, и лекарь, не дождавшись ответа, вышел.
Бруно явился вскоре – приоткрыв дверь, сначала заглянул, потом медленно вошел и остановился, осматривая его издалека.
– Так вот где вас делают… – сказал он неуверенно, ступив еще на шаг вперед, и остановился снова. – Как ты?
– После того что ты сделал, лучше быть не может.
Бывший студент потемнел лицом, отвернувшись, и вздохнул:
– Ну, что ж. Все верно. Заслужил.
– Вообще-то, я имел в виду свое спасение, – через силу улыбнулся Курт, садясь. – Проходи, не стой у дверей. Ты все еще арестован?
Бруно криво ухмыльнулся, усаживаясь рядом, и пожал плечами:
– Вроде да, а вроде и нет. Кормят прилично, читать дают… Я тут обнаглел и попросил Аристотеля; что ты думаешь – принесли. Подумывал девку стребовать… но не стал.
– Весьма разумно. Где ты сейчас?
– Сижу в вашем карцере; там, знаешь, весьма уютненько…
– Уж знаю, – улыбнулся Курт. – Даже не поверишь, насколько хорошо.
– Тут ко мне заходил ваш ректор… Забавный старикан. Знаешь, что он мне сказал?.. Что покушение на следователя с моей стороны имело место, посему наказание, соответственное данному преступлению, я заслужил. Но поскольку оный следователь снял свои претензии, и к тому же я не имел цели совершить убийство, я «достаточно прожарился», по его выражению, пока бегал по замку в поисках тебя.
– Да. – Курт вздохнул, откинувшись снова на подушку. – Спасибо.
– Брось, – снова помрачнел тот. – По всему выходит, в том, что с тобой случилось, виноват я.
Курт не ответил; это было правдой. Чувства по отношению к бывшему студенту у него были смешанные – от искренней благодарности до такой же откровенной почти ненависти. Не будь того удара в комнате барона, как знать, что случилось бы, как бы все повернулось тогда…
– Почему ты вернулся? – спросил он, стараясь, чтобы голос прозвучал спокойно. – Вот уж на что не рассчитывал.
– Совесть взыграла, – буркнул бывший студент, отвернувшись. – А если честно… если честно, сначала я подумал – вытащу его, и в случае ареста это зачтется. А потом вошел на первый этаж – а там печка. Постоял и ушел…
– Но вернулся.
– Вернулся, – кивнул Бруно. – И честно тебе скажу – до сих пор не понимаю сам, почему. Знаешь, давай уж все выясним до конца. Я не питаю нежных чувств к Конгрегации. И… Ты парень ничего, но как ты был инквизитором, так и остался, хотя – придется поблагодарить тебя за то, что прикрыл меня от моего графа. Он являлся, знаешь? Требовал «вернуть его собственность».
– И?