Ловец человеков

– Хорошая попытка, приятель, но я ничего не писал. Конечно, с моей стороны было неумно ввязываться в свару с тобой тогда, в трактире, однако же я не настолько глуп, чтобы по собственной воле звать инквизитора туда, где прячусь.

– Тем не менее ты даже не спросил, что я имею в виду, – заметил Курт; Хоффмайер согласно кивнул, усаживаясь на скамью у стола, и снова легонько тронул кончик носа пальцем:

– Конечно, не спросил, потому что и так ясно: тебе вдруг стало интересно, кто сочинил ту писульку, из-за которой ты сюда явился. А судя по тому, что ты заподозрил меня, сочинена она была не так, как прочие. Ты стал испытывать мое знание латыни; значит, пытался поймать меня на слишком большом умничанье, упомянул про отсутствие ошибок – выходит, написана она была чересчур толково для местного. Так?

– Неужто не видишь, что ты сам чересчур толков для местного?

Бруно покривился, отмахнувшись от него, словно от настырной мухи, и помрачнел.

– Не пытайся меня захвалить и соблазнить прелестями вашей Великой и Страшной, – резко отозвался он, глядя Курту в глаза. – Да, ты был прав, обратно к графу не хочется, а посему ты мой самый лучший выход. Но учти: предстанет возможность отвязаться от вашей… опеки – и я ею воспользуюсь.

– Чем тебе так не угодила Конгрегация? – поинтересовался Курт, оставив вопросы о письме; Бруно не имел к нему касательства – это было видно, лгут не так. – Тебе-то мы что сделали?

– Мне лично – ничего. А уж справляться у кого-то, отчего ему не по сердцу Инквизиция, – это вообще глупо. Читал я много, знаешь ли; вы в свое время весьма любили выпускать отчеты о своей работе – хорошими тиражами. Даже задарма, помнится, раздавали. И я там вычитал, что вы мне не нравитесь.

– Ну да, – усмехнулся Курт снисходительно. – Один мальчик тоже очень любил читать брошюрки о нашей работе – столетней давности; теперь он думает, что он – стриг. Так что твой случай еще не самый тяжелый.

– Это ты о баронском сынке? – Впервые в голосе бывшего студента обнаружился интерес – откровенный, не язвительный, непритворный; он даже чуть подался вперед, точно боясь что-то упустить. – Да? Черт, я же знал, что не все сплетни о стриге – брехня!

– И ты тоже слышал, – уныло констатировал Курт, неспешно прошагал к той же скамье и опустился на нее, тягостно вздохнув. – Fama, malum qua non aliud velocius ullum…[42]

Бруно ухмыльнулся – вновь язвительно, желчно:

– Что, майстер инквизитор Гессе, утечка сведений?

– Пошел ты на хер, Бруно, – не вытерпел он; бродяга изумленно округлил глаза, почти отшатнувшись:

– Ого, какие уличные обороты из уст господина дознавателя!

– При случае расскажу тебе, как я стал инквизитором; ты весьма удивишься… А ты, надо полагать, тоже не помнишь, от кого услышал историю о фон Курценхальме-стриге?

– Почему – не помню; помню. От Каспара; вот от кого слышал он – не скажу, не знаю. Так что там на самом деле? Его сынок, – он кивнул через плечо далеко в сторону, где должен был возвышаться замок, – вправду думает, что он кровосос?

– Хуже то, что так думает не только он… – пробормотал Курт, с ужасом воображая, что он будет делать, если вся деревня, снарядившись вилами и факелами, затребует безотлагательной казни «кровопивца», а походя и нерадивого инквизитора, который не пожелает ее осуществить… Может, надо было плюнуть на все и послать с отчетом кого-то побыстрее, чем ишак со святым отцом? А кого? Кого-то из крестьян? Ненадежно. И вряд ли быстрее. Бруно?.. Смешно. Этот возьмет ноги в руки, как только очутится отпущенным с привязи, а главное, нет гарантий, что он не сделает этого до того, как доставит послание…

Какая жалость, что Курту не полагается еще по статусу голубиная почта – удовольствие не из дешевых и сложное в обращении. Как сейчас все упростилось бы, имей он возможность передать все, что нужно, пусть не мгновенно, но хоть в течение нескольких часов!

Чувство, что он затерян на отдаленном острове, возвратилось вновь, ставши еще тягостнее, еще непроницаемее…

Он вздохнул, потирая ладонями лицо, и услышал, как Бруно рядом хмыкнул:

– А я гляжу, ты особо-то усидчивым учеником не был, а?

– Что? – переспросил он непонимающе; бродяга кивнул на его руки.

Курт улыбнулся, проведя пальцем по едва различимым поперечным полоскам на тыльной стороне ладоней, вздохнул.

– Вот ты о чем… Да, розог в свое время я обрел изрядно.

– И не только? Я кое-что заметил, когда ты сегодня красовался своим тавром…

– Печатью.

– Похрену, – отмахнулся бывший студент. – Так вот: мне почудилось или нечто схожее у тебя и на спине?

– Не почудилось.

Бруно удивленно качнул головой, хмыкнув:

– Любопытно узнать, где ж это такое место, в котором господ плетьми охаживают. Одним бы глазком взглянуть.

– А кто тебе сказал, что я – из господ?

– Ну да, – криво ухмыльнулся бродяга, – с улицы тебя в инквизиторы взяли.

– Именно что с улицы… Моя мать, да будет тебе известно, была прачкой, а отец занимался тем, что за жалкие медяки точил ножи, ножницы и прочую дребедень.

– Врешь, – убежденно сказал Бруно; Курт улыбнулся: