Ловец человеков

— Корабелю дашь — дык и разговору нет, княже, — подбоченился он.

— Сабли нет, есть рогатина, — огласил я список.

— Та хоть дрючок, лишь бы острый был, — осклабился он снова.

— А в плен-то ты как попал, такой шустрый да умелый?

Тут парень немного смутился, но врать не стал:

— Та мы, добрый человек, на Анатолию ходили на чаечке малость тутейших за зипун пощипать, так я тама на бабе попалился, — рассказывал он со смешочками типа «ну дык вышло так». — Зашли мы ночью в бухту шепотом, весла тряпками обмотав. Село бусурманское усе дрыхло без задних ног, даже собаки не брехали. Пока хлопцы их добро на лодки таскали, я знойненьку таку бабенку найшов, та и в кусты ее завалил — мыслил, успею… Не успел. С нее меня басурмане и сняли. У нее меж ног оказалось так узенько-узенько, а мой струмент, ты сам его видал, — с мисячного порося буде. Тока разобрался и вдул, тут меня агаряне и повязали, тепленького. А казаки уси сплыли вже. С зипунами. А меня связали и в кутю к баранам покидали, як куль, но даже не катували. Правда, и исти не дали. На третий день жиду продали. Тот меня в Истамбул на шебеке свез и там перепродал на галеру. Потом и на другую перепродали. Потом уже на эту. Пять рокив, считай, как все гребу и гребу. Конца-краю этим волнам не вижу. Вот те крест.

И перекрестился по-православному.

Окружающие нашу беседу не понимали. Кроме Микала, который, сложившись пополам от смеха, упал на палубу, закатился под фальшборт и страдальчески там икал, дрыгая ногами. Смеяться по-человечески, даже ржать, он уже не мог.

— Что он с меня смеется, княже? — обиделся казак.

— Да он такой же ходок по бабам, как и ты, — ответил я ему. — А смеется, потому что представил, что это не тебя, а его за задницу с бабы повязали. Я вот что хотел спросить: служить мне будешь? Дом твой далече отсюда будет…

— Не во гнев тебе буде сказано, не буду. Домой пийду, княже, в Полтаву. Дюже соскучился. А что далече отсель, мне то не боязно. Ты мне только корабелю дай и пару монет на хлиб с салом.

— А звать-то тебя как? — восхитился я этим экземпляром.

— Меня-то? — почесал он пятерней бритый затылок, будто припоминая собственное имя. — Мамай. Грицком крестили.

— Мамай, говоришь, казаче? — усмехнулся я.

— Та у нас уси в роду Мамай. Набольшие наши только стали по-литовски Глинскими князьями зваться. Им великий князь местечко Глину в удел дал. А Полтава-то — наш родовой город.

— А тот Мамай, что Москву воевать сто лет назад ходил, кто тебе?

— Это хан-то ордынский, который Кият Мамай?

Я кивнул в подтверждение.

— Родней он нашей будет. Предок у нас общий. У всех Мамаев.

— Хорошо. Об этом попозже поговорим. За кувшинчиком вина.

Дзапар довольно осклабился, выражая полную готовность употребить кувшинчик. Для начала…

Микалу вообще не надо отдавать приказаний. Все сам чует, что нужно. Вырос из-под палубы, и с ним — сержант. Потом и стрелки объявились с рогатинами в охапках, которыми они и оделили бывших узников совести.

— А где этот сиреневый амазон? — спросил мой раб, подтаскивая страхолюдную секиру скоттского барона.

— Он в гальюне мается. Обожрался непривычной еды, вот и пробило его, — засмеялся молодой кастилец.

— Это ему притащили такой маленький топорик? — попробовал я пошутить.

— А что? В самый раз под его лапу будет, — уверенно заявил Микал, оглаживая секиру, — остальным даже поднять это чудовище будет сложно.

Кинг-Конг, прибежавший под наш хохот из гальюна, с ходу бухнулся передо мной на колени и что-то активно залопотал, стуча лбом о палубу.

Я беспомощно посмотрел на кастильцев.

Дон Хуан что-то спросил у него.

Здоровенный негр ему ответил, не вставая с колен, только выпрямившись. А он действительно был здоровенным не только по саженному росту; руки у него в бицепсе — ого-го-го… чемпион по армрестлингу. «Руки как ноги, ноги как брусья». Грудные мышцы лежали мощными плитами, на животе четким рельефом выделялись «кубики» под черной кожей с оттенком баклажановой шкурки. Лицо у него было слегка вытянутое и неожиданно скуластое. Лоб высокий. Нос прямой длинный, хотя и с большими ноздрями, но не вывернутыми, а вполне себе нормальными. Подбородка не видно из-за курчавой бородки. Глаза карие, белки с легкой желтизной, которой совсем нет у амхарцев.

— Он говорит, ваше высочество, что отныне и навсегда он ваш раб. И единственное его желание — это служить вам так, чтобы отдать свою жизнь за вашу.

— Но он волен уехать домой, — сказал я.

Дон Хуан перебросился несколькими фразами с Кинг-Конгом и пересказал мне по-кастильски:

— Он говорит, что у него больше нет дома. Его дом разрушен врагами, которые захватили их всех в плен, чтобы продать португальцам.

— Кто их захватывал?

— Царь Текрура. Он мусульманин и дружит с португальцами. Сначала продавал им своих людей. А теперь соседей захватывает для продажи. У него большое войско из личных рабов.

— Царь? — переспросил я.

— Ну, так можно перевести этот невоспроизводимый на человеческом языке титул, ваше высочество, — помявшись, ответил граф де Базан.

— Как его зовут?