Ловец мелкого жемчуга

– О, как Чехов! – почему-то обрадовалась старушка. – Вы любите Чехова, Егорушка?

– Наверное, да, – пожал он плечами. – Но вообще-то я других писателей больше люблю.

– Вероятно, кого-то из европейских авторов, – улыбнулась она. – Или эффектных американцев – Хемингуэя, Сэлинджера. Что ж, в вашем возрасте это так же естественно, как любить Достоевского с его заманчивыми душевными безднами. А Чехов суров и прост как жизнь, такие вещи становятся понятны позже. У вас все еще впереди, Егорушка, – сказала она. – И вы живете в такое прекрасное время, как я вам завидую!

Ничего себе! Чего угодно ожидал он от этой необычной старушки, но только не того, что она назовет нынешнее время прекрасным. Да еще вот сейчас, навсегда покидая свой дом, в котором будет теперь жить какой-то разбогатевший чужак…

– В прекрасное? – удивленно переспросил он.

– Конечно, – кивнула Элиза Карловна. – Разумеется, есть определенные… неточности, но они были и будут всегда. Зато время вашей молодости отмечено свободой, – твердо сказала она. – А это дорогого стоит, поверьте, особенно в России. Не дай вам бог, Егорушка, чтобы какая-то безжалостная и чуждая сила вмешивалась в вашу жизнь… И ломала ее без жалости. Но я вас совсем заговорила, – спохватилась она. – Моя болтовня вас отвлекает, извините!

– Что вы, Элиза Карловна, – сказал Георгий. – Разве это болтовня? И ничего не отвлекает, я уже все книги сложил.

Они разговаривали все время, пока Георгий складывал в ящики старушкины вещи. Но уже через полчаса он заметил, что Элиза Карловна устала: руки ее дрожали, когда она заворачивала в бумагу фигурки и фотографии, глаза туманились.

Когда этими дрожащими руками она стала распутывать узелок на бечевке, которой была перевязана обувная коробка, Георгий не выдержал и предложил:

– Давайте ножом разрежу, Элиза Карловна. Обычная же веревочка, потом другую завяжем.

– Ничего-ничего, – возразила старушка, – я развяжу. Видите ли, – объяснила она, – у меня с детства осталась привычка. Это очень старый и верный способ, с помощью которого у детей воспитывалось терпение: требовалось всегда развязывать все узелки. Папа с детства был к этому приучен и меня приучал. И, представьте, это так привилось, что я уже не могу по-другому. Даже в юности все развязывала, хотя тогда это меня ужасно нервировало.

– Наверно, и внуки ваши тоже узелки развязывают, – засмеялся Георгий.

– Нет, к сожалению, – тихо сказала Элиза Карловна. – Даже Ирочку я не сумела приучить… Но ведь это, если вдуматься, не так уж важно. Просто забавная привычка, ничего больше.

Георгий промолчал.

Сборы оказались недолгими. Уже через три часа он снова сбегал к магазину и привел грузчиков – правда, не тех, с которыми договаривался, но точно таких же алкашей. Элиза Карловна стояла посередине оголенной комнаты. Цветастой шали на кресле уже не было, и стало видно, какое оно старое.

– Вы… – тихо проговорила она. – Мы… Мы присядем на минуту, Егорушка? Все-таки…

Она замолчала, словно захлебнулась, но Георгий и так понял, что « все-таки».

Он сел на жалобно скрипнувшую кровать; Элиза Карловна опустилась в кресло.

«Были бы деньги, – мучительно вертелось у него в голове, – сам бы эту квартиру выкупил! Только бы…»

– Все, – решительно произнесла Элиза Карловна и встала. – Долгие проводы – лишние слезы.

Слез в ее глазах не было – что-то совсем другое, неназываемое, стояло в них. И Георгий вдруг подумал, что надо будет почитать Чехова. Потому что она сказала, что он суров и прост.

Ее черные ботинки стояли у двери. Не садясь, Элиза Карловна надела сначала правый, потом, стоя на одной ноге, левый. Георгий видел все это с пронзительной ясностью, как будто в просветленную оптику, – как она стоит на одной ноге, совсем старая, тонкая и прямая, и, не садясь, надевает растоптанный ботинок.

Шофер долго кружил по дворам, пока наконец нашел серую панельную пятиэтажку на Десятой улице поселка Текстильщиков.

– Кажись, доехали, – сказал он. – Не близкий свет! Ничего, зато зелено. Давай, парень, выгружай бабку.

Пока Георгий с водителем выгружали вещи из кузова, пока составляли их у подъезда, Элиза Карловна сидела на лавочке и смотрела перед собой остановившимся взглядом. Оживление, которое еще чувствовалось в ней во время сборов, теперь совсем угасло.

Георгий поглядывал на нее с тревогой.

«Может, хоть сюда дочка ее придет, – думал он. – Ну как ее одну оставить?»

– Элиза Карловна… – Он нерешительно остановился перед старушкой. – Может, вы в квартиру подниметесь? Холодно же на улице. Я за вещами присмотрю, вы не волнуйтесь.

– Я не волнуюсь, Егорушка. – Она улыбнулась, но улыбка получилась такая, что лучше бы она заплакала. – Конечно, я поднимусь.

Видно было, что силы полностью изменили ей. Дойдя до второго этажа, Элиза Карловна остановилась на лестничной площадке и попросила, тяжело дыша:

– Пожалуйста, постоим минуту. Как жаль, что нет лифта! Действительно, двор очень зеленый, я могла бы выходить…

Взглянув на номера квартир, Георгий понял, что подниматься предстоит на пятый этаж.