Ловец мелкого жемчуга

Наверное, недоумение было написано у него на лице, потому что женщина сказала:

– Дома ты, дома! Тебя вчера друган никакого привез.

– А… где он? – просипел Георгий, постепенно начиная соображать, что женщина необыкновенной красоты – это просто Нинка.

– А тебе не все равно? Уехал. Он и не заходил – в прихожей тебя сгрузил и ручкой помахал. Пивка?

– Д-да, хорошо бы… – едва шевеля сухим языком, пробормотал он. – Или хоть водички…

– Зачем водички? – засмеялась Нина. – Я за пивком сбегала, холодненькое. Давай, похмеляйся.

Она принесла запотевший стакан с пивом и, по-турецки скрестив босые ноги, уселась на пол рядом с матрасом, на котором лежал Георгий. На ней были потрепанные, чуть ниже колен отрезанные джинсы и до пупа расстегнутая ярко-алая рубашка, и выглядела она в этом наряде так соблазнительно, что Георгий даже о пиве на секунду забыл. Впрочем, о пиве он тут же вспомнил. Как и о вчерашнем празднике, который так болезненно отдавался сегодня в голове.

– Я что, сам разделся? – спросил он, откидывая одеяло и тупо глядя на свои голые ноги и живот. – Дай пиво, Нин, не томи, – жалобно попросил он.

– Прям – сам! – хихикнула Нинка, поднося стакан к его растрескавшимся губам. – Говорю же, никакой был, на Федьке висел, как плащ. Это я тебя раздела, – с гордостью добавила она.

– Коня на скаку остановит… – просипел Георгий, жадно отхлебывая пиво.

– Да, я незаменимая, – тряхнув головой, согласилась Нинка.

– Кто бы сомневался, – кивнул он. – Только не хватай ты меня за срамные места, а, незаменимая? Дай полежу еще!

Нинка засмеялась, убрала руку с его живота, одним гибким движением поднялась на ноги и ушла на кухню, шлепая пятками по линолеуму.

Он лежал, закрыв глаза, ничего не чувствуя, ни о чем не думая. Какие-то легкие образы плыли перед ним, как облака за окном в высоком апрельском небе.

«Вот и все, – словно говорили эти облака. – Кончилось странное это дело. Ты думал, не сможешь, но ты смог, и вот оно кончилось… И что ты будешь делать теперь?»

«Да ничего, – отвечал он облакам. – Буду просто жить, живут же так все люди, почему я должен жить как-то по-особенному?»

Начинался новый день – пустой, гулкий, звенящий, прекрасный тем обещанием, которое Георгий чувствовал в нем. Он не сумел бы внятно объяснить, что это за обещание, но в каждой косточке его звенела свобода.

– Нин, – сказал он, не видя ее, но зная, что она сейчас курит на кухне у открытого окна, – может, поедем куда-нибудь?

Нинка появилась в дверном проеме. В одной руке у нее была сигарета, а в другой фарфоровое сиреневое блюдечко, в которое она стряхивала пепел.

– Поехали, – кивнула она, как всегда не спрашивая, куда. – Сегодня?

– Ну, сегодня уже не успеем, наверное, – усмехнулся Георгий. – Я говорю, далеко куда-нибудь поедем, а? На Мальту, что ли.

Он и сам не знал, почему вдруг назвал Мальту. Просто попалась недавно на глаза статья в очередном ярком журнале – Нинка покупала их во множестве и открытыми разбрасывала по квартире, – и там были фотографии, необычные какие-то: огромные стены старинного форта, разноцветные парусные лодки, плывущие вдоль этих палево-серых суровых стен… Вспомнилась детская книжка про мальтийских рыцарей, и так после всех этих липких бесконечных забот захотелось детства, что аж зубы свело.

– На Ма-альту?.. – удивленно протянула Нинка. – Правда, что ли?.. Ой! – воскликнула она – наверное, до нее дошел смысл его слов. – Со мной? С тобой?!

– Ясное дело, со мной и с тобой, – улыбнулся Георгий.

И вдруг она села на пол и заплакала. Сигарета задрожала в ее руке, со звоном упало и покатилось под шкаф блюдечко. Нинка всхлипывала, шмыгала носом и утирала то нос, то глаза прядями своих густых волос. Георгий понимал, отчего она плачет, и ему почему-то было стыдно и неловко перед нею.

– Не рыдай, Нин, – сказал он наконец. – Ну подумаешь, что тут такого? Все же ездят.

– Ага, – кивнула она. – Все ездят…

Глаза ее сверкали, как темные мокрые бриллианты, и вид у нее был растерянный и счастливый.

За полгода, прошедшие после того, как Георгий увидел ее, лежащую на пестром сюзаннэ – не краше, чем лежат в гробу, – Нинка совершенно переменилась. Вся ее яркая внешность с едва ощутимым, по бабушке-грузинке, южным своеобразием словно промылась и засияла в полную силу. Даже удивительно было: как при том, что она почти не бывала на улице, курила день напролет, не прочь была выпить, – как при всем этом она не выглядела ни потасканной, ни помятой? Даже ослепительная бледность ее лица и легкая синева под глазами казались не болезненными, а выразительными.

– Ну, и мы поедем, – сказал Георгий. – Чуть позже только. Вот в себя приду…

Если бы ехать пришлось сегодня, он не захотел бы ни Мальты, ни даже рая небесного. Так опротивели постоянные поездки, мелькание лиц в метро, мелькание лиц в бесчисленных конторах… Он давно уже привык к Москве, к ее размаху, расстояниям, многолюдью, но вот эта необходимость все время взаимодействовать с огромным городом, по-деловому взаимодействовать… Только теперь, сбросив с плеч долгое и нелегкое дело, Георгий почувствовал, как сильно он устал.