Ловец сбежавших невест (СИ)

Она грубо расхохоталась, блестя зубами, откинув светловолосую голову. Белокурые пружинки круто навитых очаровательных кудряшек прыгали по ее плечам, по белым рукавам блузы. Ее глаза были изумительного голубого цвета, и я очень удивилась, подумав, зачем такой очаровательной девушке все это надо, и откуда в ее сердце столько злобы.

А потом она повернулась ко мне лицом…

- Святой горячий пар! - проверещала я, леденея от ужаса.

Левая половина лица этой женщины была красивая и совершенна, а вот правая… жутчайшее алое месиво из старых грубых шрамов, отсутствие губ, оскаленные почерневшие, словно облизанные огнем зубы, лысый череп… и механическая рука.

Шестеренки ее вращались с еле слышным скрипом. Железные скелетированные пальцы с ненавистью сжимались и разжимались. Глаза, который старуха вечно жмурила, не было совсем.  Девица эта выглядела так, словно ее окунули в адовое пламя правым боком, и оно опалило ее, прожгло не только тело, но и до души добралось, и коснулось ее своим смрадным жаром.

- Тристан, - протянула она нежно и яростно, перебирая своим железными пальцами, похожими на поршни в моторе,  - как я скучала по тебе! А ты? Скучал ты?

- Офелия! - с ненавистью выплюнул он. - Только твой покалеченный, изуродованный разум мог выдумать такое! Как же я раньше не догадался...

Какое нежное имя - и какая страшная личина! Просто мороз по коже от такого сочетания!

- Верно, ты спрятался за стеной стыда и лжи. Ты думал, что твои подвиги никогда не всплывут, и навсегда окажутся безнаказанны, - притворно вздохнула она. - Но за все надо платить, Тристан Пилигрим, - нежно произнесла жуткая девица, похохатывая, наслаждаясь замешательством Инквизитора. - И за свои грехи - тоже.

- В твоих грехах, - отчетливо произнес Тристан, - и в своих бедах виновата лишь ты сама. Зло, что ты сотворила, лишь на твоей совести. И никакая боль не оправдает их. А твои желания, Офелия... никто не обязан давать тебе то, что тебе хочется, только  потому, что ты этого желаешь.Смирись уже с тем, что кроме твоих желаний в этом мире существует еще и чужая воля. Я не пирожное с кремом, которе можно просто взять и сожрать!

- А вот это очень жаль, Тристан, - промурлыколо это чудовище, улыбаясь нежно уцелевшей половинкой губ. - Очень жаль...

Единственный уцелевший глаз этой девицы был обращен к Тристану, и выражение его было полубезумно, одержимо. Такое, словно половину своей сгоревшей в пламени ада души она отдала Инквизитору, подарила, как драгоценную побрякушку на память. А вторую вручила демонам. И теперь они, разрывая,  тянут ее в разные стороны, желая завладеть целым.

Нервы мои не выдержали, и я, выхватив револьвер, выстрелила в это скалящееся, веселящееся чудовище, но женщина эта провела рукой, и пуля моя провалилась в черное облако, которое было рассеяно в воздухе ее пальцами.

Черное-черное, как ее пустая глазница. Как самое глубокое безумие. Пожирающая все магическая пустота…

***

- Ты должен был достаться мне, Тристан Пилигрим, - произнесло это жуткое чудовище с неистовой, одержимой силой, и ее голубой глаз расширился так, что казалось - еще немного, и он просто выкатится из черепа. - Ты был предназначен мне, Первый Инквизитор!

От ее слов меня словно подхватило ветром времени и окунуло куда-то глубоко в далекие, давно минувшие события. Я будто наяву увидела эту странную, не подходящую друг другу пару - наряженную в шелка и кружева гордую капризную красавицу, чья красота тогда, давно, была ослепительна и нежна, и белоснежного неприступного Инквизитора в строгой сутане.

Он упрямо качал головой, сжимая рукоять своего черного узкого меча. Его ноги в пыльных потрепанных сапогах делали шаг назад, и строптивый Инквизитор уходил, растворялся в свете, залившем галерею. Его белоснежная сутана заметала его следы, а покинутая им девушка оставалась в одиночестве - оплакивать свою несбывшуюся любовь.

Отказался любить ее…

Тот, кто, казалось, был не прочь закрутить страстный роман с любой приглянувшейся ему девушкой, именно эту - красивую, юную и нежную, - обошел своим вниманием. Ее красота не смогла разжечь в его душе ни единого нежного чувства.

И это было унизительно, обидно и горько. Настолько горько, что любовь перерождалась в ненависть, а желание поцелуев и ласк - в желание мстить…

- Ангелы не принадлежат никому, - мстительно, явно цитируя чьи-то слова, ответил Тристан, словно тот, давний спор, который затеяли эти двое, все еще не окончен и важен. - Я никому и ничего не должен. А то, что какие-то люди предназначали меня тебе, мне не интересно.

- Какие-то люди?! - заорала искалеченная девушка, трясясь от бессильной злобы. - Какие-то?! Сам Король приказал тебе взять меня в жены!..

Тристан гордо вздернул голову, в его алых глазах промелькнуло пренебрежение, по губам скользнула едкая усмешка.

- Я выше Короля, - дерзко и высокомерно огрызнулся он. - И его приказы, равно как и твои желания, меня не касаются!

Страшилище тоже гордо вздернуло изуродованную голову. Упрямством она Тристану не уступала! Черты ее исказило тонкое, неприятное выражение, не сулящее ничего хорошего нам.