Горло Джоунси разрывает боль. Мистер Грей поднимает руки Джоунси, из глотки вырывается ужасающее бульканье, так и не сумевшее перейти в вопль. И на этот раз рвется не заросшая щетиной шея Джоунси, а его собственная плоть. Его захлестывает волна потрясенного неверия, последняя эмоция, украденная им у Джоунси.
Этого не может быть.., не может быть.., поможет…
Они всегда прибывали в кораблях, эти артефакты, они всегда поднимали руки, сдаваясь, они всегда побеждали. Этого не может быть.
И все же каким-то непостижимым образом оказалось, что может.
Сознание байрума не столько меркнет, сколько распадается. Умирая, сущность, когда-то бывшая мистером Греем, возвратилась в исходное состояние. По мере того как он превращался в оно (и как раз за миг до того, как оно стало ничем), мистер Грей дал собаке отчаянный злобный пинок. Лэд нырнул в отверстие, но умудрился застрять на полпути.
Последней, окрашенной Джоунси мыслью байрума было:
Мне следовало бы принять предложение. Стать чело…
Джоунси полосует острым обломком ТВ-пульта голую морщинистую шею мистера Грея. Рана распахивается, как огромный рот, и оттуда выплескивается облако красновато-золотистой пыли, окрашивая воздух алым, оседая на покрывале хлопьями пыли и пуха.
Тело мистера Грея дергается, словно пораженное током, под руками Джоунси и Генри и внезапно съеживается, как сон, которым всегда и было, и становится чем-то знакомым. Сначала Джоунси не может сообразить, чем именно, но тут его осеняет. Останки мистера Грея выглядят совсем как резинки, валяющиеся на полу заброшенного офиса депо братьев Трекер.
Он…
…мертв! — хочет договорить Джоунси и корчится от подлого удара рвущей боли. На этот раз не в бедре, а в голове. И горле. Шею обвило огненное ожерелье. И вся комната становится прозрачной, будь он проклят, если это не так. Он смотрит прямо сквозь стену и заглядывает в помещение опоры, где собака, застрявшая в дыре, производит на свет омерзительное красное создание, похожее на хорька, скрещенного с огромным, пропитанным кровью червем. Джоунси знает, что это такое: очередной байрум.
Покрытая кровью, дерьмом и пленочными лохмотьями собственной плаценты, тварь смотрит на него бессмысленными черными глазами (его глазами, думает Джоунси, глазами мистера Грея), оно рождается прямо в этот момент, вытягивает свое неестественно гибкое тело, пытаясь освободиться, упасть в темноту, полететь навстречу переливам бегущей воды.
Джоунси смотрит на Генри.
Генри смотрит на Джоунси.
На мгновение юные перепуганные глаза встречаются.., и сами они тоже исчезают.
Даддитс, шепчет Генри откуда-то издалека.., издалека.., издалека… Даддитс уходит, Джоунси,..
Прощай. Возможно, Генри хочет сказать «прощай». Но не успевает. Оба растаяли.
Отчаянное головокружение, и Джоунси оказывается нигде, в пустоте, где ему плохо, ужасно плохо, невероятно плохо. Наверное, он умирает, убил себя вместе с мистером Греем, перерезал собственное горло, как говорится.
В себя его привела боль. Не в горле, эта прошла, и можно снова дышать. Он даже слышал, как воздух входит и выходит, громкими сухими всхлипами. Нет, эта боль — старая знакомая. Бедро. Боль поймала его и швырнула обратно в мир, раскручивая вокруг распухшей, вопящей оси, как волчок.
По крайней мере эта часть реальна, подумал он. Эта часть не попала в паутину Ловца.
Этот чудовищный стрекот.
Джоунси увидел хорькоподобную тварь, свесившуюся в темноту, цеплявшуюся за край хвостом, который еще не вышел из собаки. Джоунси рванулся вперед и обхватил руками скользкое трясущееся тело как раз в тот момент, когда оно освободилось. Он подался назад, стараясь не обращать внимания на пульсирующее жаром бедро, держа извивающуюся, чирикающую тварь над головой, как укротитель с боа-констриктором. «Боа» конвульсивно дергался, клацая зубами, выгибаясь, пытаясь вцепиться в руку Джоунси. Твари удалось добраться до рукава куртки и располосовать его, выпустив почти невесомые белые пряди набивки.
Словно почувствовав чей-то взгляд, Джоунси повернулся и увидел мужчину, застывшего в разбитом окне, через которое пробрался мистер Грей. Незнакомец с вытянутым от изумления лицом был в камуфляжной куртке и держал ружье.
Джоунси отшвырнул сопротивляющегося хорька как можно дальше, что оказалось не слишком трудно. Тварь пролетела футов десять, прежде чем с мокрым хлюпаньем приземлилась на пол и немедленно поползла к шахте. Тело собаки заткнуло отверстие, но не до конца. Места оставалось достаточно.
— Стреляй! — завопил Джоунси мужчине с ружьем. — Ради Бога, стреляй, пока она не добралась до воды!
Но мужчина в окне словно оцепенел. Последняя надежда мира стояла, как пригвожденная к месту, тупо раскрыв рот.
Оуэн просто не верил собственным глазам. Какая-то красная тварь, жуткий, уродливый, безногий хорек. Одно дело — слышать о подобных вещах, и совсем другое — видеть. Оно подбиралось к дыре посреди пола, в которой застряла собака, вытянувшая неестественно застывшие лапы вверх, словно прося пощады.