— Да, охренеть можно, — вторит Пит. Генри пинает его под столом. Пит соображает, что ляпнул (со стороны отчетливо видно, как движутся шестеренки у него в мозгу), и багровеет от смущения. Но миссис Кэвелл делает вид, что не замечает. Она занята другим: так и ест Генри напряженным взглядом.
— Он должен выходить без четверти восемь, — говорит она наконец.
— Обычно к этому времени мы уже почти рядом с вашим домом, — сообщает Генри. — Правда, парни?
И хотя семь сорок пять — немного рановато, все хором поддакивают.
— И вы это сделаете? — снова спрашивает миссис Кэвелл, и теперь Бивер без труда читает ее мысли: в ней говорит скепти-чтоб-ему-цизм, то есть, если перевести на человеческий язык, она попросту им не верит.
— Конечно, — заверяет Генри, — только вот Даддитс.., ну.., вы знаете…
— Не захочет, чтобы мы его провожали, — заканчивает Джоунси.
— Вы что, спятили? — охает она. Биверу кажется, что она говорит сама с собой, пытается убедить себя, что на кухне действительно сидит эта орава и предлагает немыслимое. Что все происходит на самом деле. — Дружить с вами? Мальчиками, которые, как говорит Даддитс, ходят в настоящую школу? Да он подумает, что в рай попал!
— О'кей, — заключает Генри. — Мы придем к без четверти восемь, проводим в школу и обратно.
— Он заканчивает в…
— Мы знаем, когда в Академии Дебилов отпускают учеников, — жизнерадостно сообщает Бивер, но за мгновение до того, как видит потрясенные лица приятелей, с ужасом понимает, что выпалил кое-что куда похуже, чем “охренеть”, и поспешно прикрывает рот ладонью. Испуганные глаза над грязноватой ладошкой похожи на два блюдца. Джоунси пинает его в коленку с такой силой, что Бив едва не опрокидывается.
— Не обращайте на него внимания, мэм, — говорит Генри чересчур поспешно: верный признак смущения. — Он просто…
— Ничего страшного, — отмахивается она. — Я знаю, как люди называют Мэри М. Сноу. Иногда и Элфи, бывает, обмолвится.
Как ни странно, но эта тема почти не интересует ее.
— Почему? — повторяет она, и хотя при этом смотрит на Генри, Бивер храбро отвечает, несмотря на пылающие щеки и сокрушенный вид:
— Потому что он классный.
Остальные кивают.
Они будут провожать Даддитса в школу и из школы, почти пять лет, если не считать дней, когда он болен или когда они уезжают в “Дыру в стене”. К концу этого срока Даддитс переходит из Мэри М. Сноу, иначе говоря, Академии Дебилов, в профессионально-техническое училище Дерри, где учится печь пирожные (“петь озые” на языке Даддитса), менять аккумуляторы в автомобилях и завязывать галстук (узел всегда идеален, хотя временами и висит едва не у пупка).
История с Джози Ринкенхауэр давно уже прошедшее время: маленькое девятидневное чудо забыто всеми, кроме родителей Джози, которые, разумеется, будут помнить его до конца жизни.
Они уже успели научить Даддитса играть в парчизи и упрощенный вариант монополии, а также изобрели Игру Даддитса и бесконечно в нее играют, иногда гогоча так оглушительно, что Элфи Кэвелл (в отличие от жены высокий, но тоже чем-то напоминающий птицу) выходит на площадку лестницы, той, что ведет в комнату для игр, и громко требует объяснить, что у них творится, что там такого смешного, и они честно пытаются объяснить, что Даддитс воткнул колышек Генри в пятнадцатую лунку вместо второй или что Даддитс лишил Пита пятнадцати честно заработанных очков, но до Элфи, похоже, такие вещи не доходят: вот он стоит на площадке с газетным блоком в руках и недоуменно улыбается, неизменно повторяя одно и то же: “Не так громко, мальчики…” И прикрывает дверь, вновь предоставляя их самим себе. Из всех развлечений Игра Даддитса — самая забавная, “отпад”, — как сказал бы Пит. Иногда Бивер закатывается так, что, кажется, вот-вот лопнет, а Даддитс, сидящий на ковре в позе лотоса рядом со старой доской для криббиджа, улыбается во весь рот, как Будда. Полный улет!
Но все это впереди, а сейчас — только эта кухня, поразительно теплое солнце и Даддитс во дворе, толкающий качели. Даддитс, который — они с самого начала это понимали — не похож ни на одного из тех, кого они знают.
— Не пойму, как они могли, — внезапно восклицает Пит, — выносить его плач. Не пойму, как они могли и дальше над ним издеваться.
Роберта Кэвелл печально смотрит на него:
— Взрослые мальчики просто не слышат того, что расслышали вы. Надеюсь, вам никогда и не придется это понять.
— Джоунси!!! — надрывался Бивер. — Эй, Джоунси!
На этот раз до него донесся ответ — слабый, но отчетливый. Сарай для снегохода завален всяким хламом, и среди прочей дребедени там хранится и старомодный клаксон-груша, один из тех, которые разносчики в двадцатых — тридцатых годах прикрепляли на руль велосипедов. И теперь Бивер услышал протяжный гудок его: би-и-и.., би-и-и…
Вой, от которого Даддитс хохотал бы до слез, — старина Дадс, вот кто любитель оглушительных, сочных звуков!