Ловец снов

А пока – ровный бег, по возможности ровный, если учесть дорогу, и чужие голоса, бубнившие в голове. Но, по правде говоря, чужим был всего один, да и то не голос, а что-то вроде ритмичного припева

(чья малышка, чья малышка, лапка Бекки Шу)

Остальные голоса были знакомы. Голоса друзей или те, которые были известны друзьям. Одним был тот, о котором говорил Джоунси, голос, слышанный после несчастного случая, накрепко связанный со всей его болью: Пожалуйста, прекратите, я не вынесу этого, сделайте мне укол, где Марси…

И вслед за этим голос Бивера: Пойди взгляни в горшок.

И ответ Джоунси: Почему бы просто не постучаться в ванную и не спросить, как он там…

Стоны незнакомца, заверявшего, что, если только удастся сходить по-большому, все будет в порядке…

…но это не чужой. Это Рик, друг пригожей Бекки Шу. Рик, как его там? Маккарти? Маккинли? Маккин? Генри не знал точно, но склонялся к Маккарти, по имени героя в старом ужастике о космических пришельцах, принявших облик людей. Один из любимых Джоунси. Стоит влить в него несколько порций виски и упомянуть об этом фильме, и он тут же подхватит: «Они здесь! Они уже здесь!»

Женщина, уставившись в небо, вопит: Они вернулись! Вернулись!

Господи Боже, такого не случалось с тех пор, как они были детьми, а это хуже, гораздо хуже, все равно что держать в руках оголенный провод, пронизанный не электричеством, а голосами.

Все эти бесчисленные пациенты, жалующиеся на голоса в головах. И Генри, великий психиатр, молодой бог, как называл его когда-то один из лечившихся в окружной больнице, кивал, словно понимая, о чем они толкуют. Да что там, верил, что понимает. Но, может, по-настоящему понял только сейчас.

Голоса. Они так измотали Генри, что он не расслышал «шлеп-шлеп-шлеп» лопастей вертолета, темной акулы, едва прикрытой брюхами облаков. Но тут голоса стали ослабевать, как идущие издалека радиосигналы, когда настает день и атмосфера начинает сгущаться. Наконец остался единственный голос, его собственный, твердивший, что в «Дыре в стене» случилось или вот-вот случится нечто ужасное; и нечто, столь же ужасное, случилось или вот-вот случится позади, рядом со «скаутом», или в хижине лесорубов.

Пять миль. Всего пять миль.

В попытке выбросить из головы эти мысли он заставил себя вернуться туда, куда, как он уже знал, отправился Пит: в 1978-й, к братьям Трекер и Даддитсу. Генри не понимал, что общего имеет Даддитс Кэвелл со всей этой хренью, но отчего-то все они думали о нем, и Генри даже не нуждался в обычной мысленной связи, чтобы ощутить это. Пит упомянул Даддитса, когда они тащили женщину к хижине, Бивер только вчера толковал о Даддитсе, когда они охотились вместе: Генри еще подстрелил оленя. Бив пустился в лирические воспоминания о том, как однажды они повезли Даддитса в Бангор делать рождественские покупки. Как раз после того, как Джоунси получил права: той зимой Джоунси был готов везти кого и куда угодно. Бив еще посмеивался над тем, как тревожился Даддитс, что Санта Клаус не настоящий, а их четверка, здоровые оболтусы-старшеклассники, воображавшие, что схватили бога за бороду, старались убедить его, что Санта самый что ни на есть живой. Что, разумеется, им и удалось. А Джоунси, пьяный вдрабадан, в прошлом месяце позвонил Генри из Бруклина (Джоунси в отличие от Пита не имел привычки надираться, и Генри впервые слышал его спотыкающуюся речь) и объявил, что никогда в жизни не совершал ничего благороднее, именно благороднее, мать вашу, чем та история с бедным стариной Даддитсом Кэвеллом в далеком семьдесят восьмом. «Это был наш звездный час», – говорил Джоунси в трубку, и Генри, дернувшись от неприятного удивления, сообразил, что сказал Питу абсолютно то же, слово в слово. Даддитс. Чертов Даддитс.

Еще пять миль… а может, четыре. Еще пять миль… а может, четыре.

Они рвались посмотреть «киску» соседской девчонки, и Джоунси уверял, что снимок пришпилен к доске объявлений в заброшенном офисе. Генри уже не помнил имени девушки, еще бы, после стольких лет, но она была подружкой этого мудака Гренадо и королевой бала выпускников средней школы семьдесят восьмого года. Все эти сведения особенно подогрели их интерес. Но едва оказавшись во дворе, они увидели валявшуюся на подъездной дороге красно-белую майку деррийских «Тигров». А немного подальше виднелось кое-что еще…

«Ненавижу этот сраный мультик, они никогда не меняют одежду», – сказал Пит, и Генри уже открыл было рот для ответа, как…

– Какой-то малый орет, – прошептал Генри. Он поскользнулся в снегу, едва не упал и побежал дальше, вспоминая тот октябрьский день под белесым небом. Бежал, вспоминая Даддитса. Крик Даддитса изменил всю их жизнь. Как они предполагали, к лучшему, но сейчас Генри не был в этом уверен.