– Да, охренеть можно, – вторит Пит. Генри пинает его под столом. Пит соображает, что ляпнул (со стороны отчетливо видно, как движутся шестеренки у него в мозгу), и багровеет от смущения. Но миссис Кэвелл делает вид, что не замечает. Она занята другим: так и ест Генри напряженным взглядом.
– Он должен выходить без четверти восемь, – говорит она наконец.
– Обычно к этому времени мы уже почти рядом с вашим домом, – сообщает Генри. – Правда, парни?
И хотя семь сорок пять – немного рановато, все хором поддакивают.
– И вы это сделаете? – снова спрашивает миссис Кэвелл, и теперь Бивер без труда читает ее мысли: в ней говорит скепти-чтоб-ему-цизм, то есть, если перевести на человеческий язык, она попросту им не верит.
– Конечно, – заверяет Генри, – только вот Даддитс… ну… вы знаете…
– Не захочет, чтобы мы его провожали, – заканчивает Джоунси.
– Вы что, спятили? – охает она. Биверу кажется, что она говорит сама с собой, пытается убедить себя, что на кухне действительно сидит эта орава и предлагает немыслимое. Что все происходит на самом деле. – Дружить с вами? Мальчиками, которые, как говорит Даддитс, ходят в настоящую школу? Да он подумает, что в рай попал!
– О’кей, – заключает Генри. – Мы придем к без четверти восемь, проводим в школу и обратно.
– Он заканчивает в…
– Мы знаем, когда в Академии Дебилов отпускают учеников, – жизнерадостно сообщает Бивер, но за мгновение до того, как видит потрясенные лица приятелей, с ужасом понимает, что выпалил кое-что куда похуже, чем «охренеть», и поспешно прикрывает рот ладонью. Испуганные глаза над грязноватой ладошкой похожи на два блюдца. Джоунси пинает его в коленку с такой силой, что Бив едва не опрокидывается.
– Не обращайте на него внимания, мэм, – говорит Генри чересчур поспешно: верный признак смущения. – Он просто…
– Ничего страшного, – отмахивается она. – Я знаю, как люди называют Мэри М. Сноу. Иногда и Элфи, бывает, обмолвится.
Как ни странно, но эта тема почти не интересует ее.
– Почему? – повторяет она, и хотя при этом смотрит на Генри, Бивер храбро отвечает, несмотря на пылающие щеки и сокрушенный вид:
– Потому что он классный.
Остальные кивают.
Они будут провожать Даддитса в школу и из школы, почти пять лет, если не считать дней, когда он болен или когда они уезжают в «Дыру в стене». К концу этого срока Даддитс переходит из Мэри М. Сноу, иначе говоря, Академии Дебилов, в профессионально-техническое училище Дерри, где учится печь пирожные («петь озые» на языке Даддитса), менять аккумуляторы в автомобилях и завязывать галстук (узел всегда идеален, хотя временами и висит едва не у пупка).
История с Джози Ринкенхауэр давно уже прошедшее время: маленькое девятидневное чудо забыто всеми, кроме родителей Джози, которые, разумеется, будут помнить его до конца жизни.
Они уже успели научить Даддитса играть в парчизи и упрощенный вариант монополии, а также изобрели Игру Даддитса и бесконечно в нее играют, иногда гогоча так оглушительно, что Элфи Кэвелл (в отличие от жены высокий, но тоже чем-то напоминающий птицу) выходит на площадку лестницы, той, что ведет в комнату для игр, и громко требует объяснить, что у них творится, что там такого смешного, и они честно пытаются объяснить, что Даддитс воткнул колышек Генри в пятнадцатую лунку вместо второй или что Даддитс лишил Пита пятнадцати честно заработанных очков, но до Элфи, похоже, такие вещи не доходят: вот он стоит на площадке с газетным блоком в руках и недоуменно улыбается, неизменно повторяя одно и то же: «Не так громко, мальчики…» И прикрывает дверь, вновь предоставляя их самим себе. Из всех развлечений Игра Даддитса – самая забавная, «отпад», – как сказал бы Пит. Иногда Бивер закатывается так, что, кажется, вот-вот лопнет, а Даддитс, сидящий на ковре в позе лотоса рядом со старой доской для криббиджа, улыбается во весь рот, как Будда. Полный улет!
Но все это впереди, а сейчас – только эта кухня, поразительно теплое солнце и Даддитс во дворе, толкающий качели. Даддитс, который – они с самого начала это понимали – не похож ни на одного из тех, кого они знают.
– Не пойму, как они могли, – внезапно восклицает Пит, – выносить его плач. Не пойму, как они могли и дальше над ним издеваться.
Роберта Кэвелл печально смотрит на него:
– Взрослые мальчики просто не слышат того, что расслышали вы. Надеюсь, вам никогда и не придется это понять.
6
– Джоунси!!! – надрывался Бивер. – Эй, Джоунси!
На этот раз до него донесся ответ – слабый, но отчетливый. Сарай для снегохода завален всяким хламом, и среди прочей дребедени там хранится и старомодный клаксон-груша, один из тех, которые разносчики в двадцатых – тридцатых годах прикрепляли на руль велосипедов. И теперь Бивер услышал протяжный гудок его: би-и-и… би-и-и…
Вой, от которого Даддитс хохотал бы до слез, – старина Дадс, вот кто любитель оглушительных, сочных звуков!
Прозрачная синяя занавеска зашуршала, и у Бивера по коже побежали мурашки. Он едва не вскочил, вообразив, что это Маккарти, но тут же понял, что сам задел занавеску локтем: ничего не поделаешь, уж очень здесь тесно. И снова уселся поудобнее.