Ловец тумана

Разносчики с ведрами, грузчики с мешками через плечо, нищие оборванцы, чумазые дети, жрецы Духов-Хранителей в цветных хламидах и разукрашенных масках, бродячие философы с бородами до колена и чернокожие, лоснящиеся от солнца, пожиратели огня; размалеванные девицы, почтенные матери семейств и согбенные старухи с клюками…

Садовники, лекари, цирюльники, банщики, актеры, драматурги, маги, клоуны, повитухи, скульпторы, шлюхи, аптекари, наемные убийцы, дрессировщики, библиотекари. Лошади, бродячие собаки, вороны, кошки, голуби…

Хмарьевская уха, непрестанно бурлящая, кипящая, исходящая паром, бездонный котел, едва прикрытый крышкой Городского Совета, пытающегося удержать в узде, остудить, урезонить всю эту людскую массу, раздираемую на части застарелыми противоречиями и рознями.

Прежде всего, Гирбилин намеревался навестить своих старых приятелей.

Список их был весьма короток: всего три имени. Со всеми тремя (то ли со всеми вместе, то ли по отдельности – Северин толком не понял) его связывало общее боевое прошлое.

Первого звали Лерус Мыслечтец. Фигура в Хмарьевске легендарная и уважаемая.

На момент последнего визита Гирбилина в Хмарьевск Лерус обретался на юго-востоке города, в округе Лягвина Плешка, и состоял в должности чиновника городской стражи, заведуя одним из бесчисленных ее подразделений, да не простым, а Особым – отвечавшим за магический надзор.

Именно там, в Лягвиной Плешке, они его и нашли.

Правда, не в ставке магических инспекторов, напоминавшей мрачный замок с бойницами и башнями. Туда их не пустили. Дежурный стражник разговаривал с ними через крохотное окошко в дубовых воротах, забранное кованой решеткой. Ограничившись справкой о нынешнем местоположении Леруса, со скрипом сдвинул заслонку, показывая, что разговор окончен.

По адресу, указанному стражником, Северин с Гирбилином и отыскали Леруса.

На примыкавшем к заболоченному парку старом кладбище, с которого открывался вид на укутанный туманом Хмарьевский кремль.

На могильном камне было выбито:

«Вышедшему из ниоткуда

Ушедшему в никуда

танцевавшему на проволоке Вечности

с погасшей свечой

во Тьме».

– Я-то думал, – сказал Северин, – в Москву вы прямиком отсюда, из Хмарьевска попали. А вы, выходит, давненько тут не бывали.

– Годы, – ответил Гирбилин, мрачно разглядывая каменное надгробие на могиле своего друга.

– Где же вы были?

– В Аррете.

– А это что?

– Мир, где похоронена надежда, – скривился Гирбилин. – Пойдем, Северин, здесь нам делать нечего…

Вторым в списке Гирбилина был владелец таверны «Ощипанный гарпиль», располагавшейся в злачном районе под названием «Мушиные Фермы».

Звался он Дардагиль. Долговязый и худой, нос крючком, щербатая ухмылка, из-под расшитого бисером замусоленного колпака выбивались длинные нечесаные космы.

Обнаружив в своем заведении Гирбилина, владелец «Ощипанного гарпиля» немедленно потащил гостей через черный ход, через занавеску из громыхающих бусин на длинных лесках – на задний двор, залитый помоями. Посреди двора дремал, погрязнув в луже, угрюмый хряк, которому прямо подмывало дать сапогом под оттопыренный толстый зад.

По словам Дардагиля, он, конечно, невероятно рад был видеть старого приятеля, но в городе тому появляться сейчас, мягко говоря, небезопасно. Тем более что у них тут, на Мушиных Фермах, теперь повсюду рыскают лазутчики, посланные «теми ребятами, которых мы не любим…», и поэтому Гирбилину лучше всего отправляться прямиком к старине Найрису, Отшельнику нашему Мошкарицкому.

Тот, как всегда, киснет в своей рыбачьей избушке. Там, мол, Дардагиль их и нагонит ближе к ночи, и всеми новостями поделится. Новостей масса. И, забегая вперед, что касательно Мурина – да, он в городе. Довелось созерцать лично. Подробности позже, ночью.

«Старина Найрис, Отшельник наш Мошкарицкий» был третьим в списке Гирбилина. Именно к нему, за неимением других вариантов, и направились.

Найрис действительно обнаружился в рыбачьей избушке на берегу Мошкарицы.

На кого-кого, а уж на рыбака он никак не походил.

Здоровенный плечистый детина, громогласный и хмурый, густая темная бородища, волосы собраны на затылке в сложным образом заплетенную косицу, на левой скуле – синяя вязь ритуальной татуировки в честь хранителя Тенабира, в светлых глазах нет-нет да и промелькнет какая-то шальная мухоморно-берсерковская искра.

Именно в компании с Найрисом они наблюдали теперь, как последние лучи закатного солнца тонули в Мошкарице, как солнце – вроде бы и знакомое, привычное Северину, но при этом какое-то совершенно чужое – медленно скрывалось за лесом, окрашивая алым высокие кроны сосен.

Комары, едва солнце ушло, полновластными хозяевами вступили в свои владения.

Северин сидел на берегу, глядя, как медленно несет свои воды Мошкарица, слушал, как Гирбилин и Найрис вспоминают минувшие дни и великие битвы, толкуют о последних хмарьевских новостях и слухах.

С реки тянуло сыростью и тиной.