— Боррил! Ко мне, Боррил! Ветер забери этого пса, куда… Ага! Так вот ты где, сударь мой! Этим утром тебе скеввитов не попалось? Или все сидели на деревьях и смеялись над тобой? Ну-ну, старичок… — договорила она уже мягче, когда пес с тихим тявканьем упал перед ней на брюхо, устремив на хозяйку желтые глазенки, полные обожания.
Она медленно наклонилась, быстро провела костяшками пальцев по угловатой голове и подергала за острые ушки. Выпрямляясь, она вздохнула и потерла поясницу, глядя на надпись на надгробном камне: «Джеррел Трелу, 1412—1475. Возлюбленный замур»…
«Возлюбленный замур!» Что за чушь! Как будто они были не просто Джерри и Эстра, пока работали вместе на ферме, растили сына и делали все, что приходилось делать, по очереди, рядом друг с другом. Он опирался на неё, она опиралась на него… Возлюбленный муж, как же!
Порыв ветра пронесся по двору, спустившись прямиком с перевала Форнема, и ледяным укусом напомнил о зиме, хотя осень еще едва-едва началась. Фру Трелу вздрогнула и плотнее запахнулась в куртку.
— Ветер с каждым годом становится все холоднее, — проворчала она и тут же себя одернула. — Ты только послушай, что ты говоришь! Как раз за такие жалобы ты терпеть не можешь Атну Бригсби! Тратишь утро на нытье, словно тебе делать нечего!
Она фыркнула. Дел всегда было много. Она с трудом наклонилась и подняла суилимы, которые собрала для гостиной: всегда приятно вечером, слушая радио или читая, остановить взгляд на чем-то ярком.
— Пошли, Боррил! Домой!
Ветер с перевала снова обжег ее холодом, но она отказалась баловать его дрожью. Все приметы обещали тяжелую зиму. Она вздохнула, мыслями переносясь в дом, где они с Джерри прожили всю жизнь. Надо починить ставни, надо прочистить дымоход и проверить, не проржавела ли кровля. Хотя совершенно непонятно, что она сможет сделать, если окажется, что крыша готова провалиться. Дом был большой и холодный — слишком большой для одинокой старухи и старого пса. На самом деле он всегда был слишком велик, даже когда были живы Джеррел и парнишка и потом фру парнишки. И собаки, конечно. У них всегда были четыре или пять собак. А теперь остался только Боррил — последний представитель долгой традиции.
Казалось, ее мысли передались псу, затронув какую-то струнку: он вдруг бросился вперед и залаял с напускной яростью. Метнувшись за угол дома, он скрылся из виду.
— Боррил! — закричала фру Трелу, но любому дурню было ясно, что кричать бесполезно.
Она ускорила шаги и добралась до угла дома, как раз услышав, как Боррил переходит на полный сигнал «незнакомец у ворот».
На фоне лая послышался мужской голос, произносивший слова, которые фру Трелу опознала как иностранные.
Она завернула за угол — и изумленно остановилась.
Боррил стоял между нею и двумя незнакомцами: лаял и махал своим нелепым хвостом, похожим на шарик. Более высокий из двух снова резко что-то сказал — и лай смолк.
— Замолчи, пес! — рявкнул Вал Кон. — Как ты смеешь так к нам обращаться? Сидеть!
Боррил смутился. Интонации были правильные, но звуки были непохожи на те, которые произносила Она. Он замялся, а потом услышал позади себя Ее и бросился к Ней, с облегчением ожидая разрешения ситуации.
— Боррил, плохой пес! Сидеть!
Вот так-то лучше. Боррил сел, стуча хвостом по земле.
— Извините, пожалуйста, — продолжила фру Трелу, стараясь не глазеть на незнакомцев. — Вообще-то Боррил очень дружелюбный. Надеюсь, он вас не испугал.
Заговорил опять более высокий из двух. Он развел руки, показав ей пустые ладони. Фру Трелу нахмурилась. Не нужно было быть гением, чтобы понять: он не понимает, что ему говорят.
Вздохнув, она шагнула вперед.
— Сидеть, Боррил!
Когда она сдвинулась с места, двое мужчин двинулись ей навстречу — и остановились, когда она замерла от изумления.
Более низкий мужчина вовсе не был мужчиной. Не был, если какие-нибудь иностранцы не разрешали мужчинам отращивать волосы, заплетать их в косу и укладывать их вокруг головы вульгарной медной короной. Значит, это — женщина, признала фру Трелу. Или, вернее, девушка. Но какая на ней одежда!
Фру Трелу не считала себя ханжой. Она прекрасно знала, что брюки — это очень удобная одежда, особенно для работы на ферме. Но эти брюки…
Во-первых, они, похоже, были сделаны из кожи — блестящей, черной кожи. Во-вторых, они были в обтяжку — облегали по-мальчишечьи плоский живот и ее… конечности. И штанины были аккуратно заправлены в высокие черные сапоги. Верх ее наряда — белая рубашка из какой-то мягкой белой материи — была бы, на взгляд фру Трелу, приемлемой, если бы шнуровку у стройной шеи затянуть чуть туже. А к свободному черному жилету придраться было нельзя. Но зачем, во имя льдов, женщине надевать такой широкий ремень? Может, чтобы подчеркнуть немыслимо узкую талию?
— Неужели я так нелепо выгляжу? — спросила Мири.
Фру Трелу вздрогнула, переведя взгляд на се лицо.