Лови день

А еще хуже была вся эта чушь насчет замура и фру. Почему, если фру Трелу нужно, чтобы Вал Кон что-то сделал, она сначала спрашивает у Мири? С каких это пор он стал ее подчиненным? Но нет – тут тоже были правила, и одно из них гласило, что фру (жена? любовница? госпожа? возлюбленная?) может говорить своему замуру, что он должен делать, – и он обязан ее послушаться. Что же это за напарник такой?

Они догадались, что фру Трелу владеет домом и живет без замура. Они смогли ей объяснить, что ищут, где бы остановиться, и она им тоже рассказала что-то о себе – Вал Кон постепенно начинал понимать, что она говорит. И ты посмотри, прошло меньше недели – и Вал Кон уже может кое-как объясняться с фру, а у Мири только все сильнее болит голова…

Как пострелять хочется, черт возьми! Немного побабахаешь – и нервы успокоятся. Но Вал Кону эта мысль не очень нравится – и если подумать, то она с ним согласна. Они здесь – где бы это «здесь» ни было – гости, так что не годится утыкать чье-нибудь священное дерево пулевыми отверстиями.

– Привет, Мери, – тихо проговорил он рядом с ней.

– Меня, – процедила она сквозь зубы, не поднимая головы, – зовут Мири.

Наступило короткое молчание.

– Это так.

Она сделала еще один глубокий вдох и сумела поднять голову и повернуться к нему.

– Извини. Дурное настроение.

– Слышал. – Он чуть улыбнулся. – Фру Трелу сказала мне, что ты – «вздорное дитя». Интересно, что это такое?

Мири попыталась ответно улыбнуться, но почувствовала, что попытка не удалась.

– Что бы это ни было, наверняка что-то плохое. Я испортила что-то, что она учила меня печь. Велела мне положить туда пикули, а я положила молоко. Или наоборот. Я точно не знаю…

Он нахмурился.

– Наверное, это все-таки молоко, а не пикули. Молоко – это та белая жидкость, которую мы пьем, так?

– Не знаю. Я же сказала тебе – не знаю! Каждый раз, когда мне кажется, что я запомнила значение какого-то слова – пристроила его к земному, она бросает мне еще сорок семь новых… – Мири досадливо всплеснула руками. – Так я никогда ничего не запомню!

– Шатрез… – Он наклонил голову набок. – А зачем ты пытаешься сопоставить эти слова с земными? Ведь это же только мешает! Может, если бы ты дождалась, пока твердо не усвоишь этот язык, а уже потом начала составлять словарь, все пошло бы лучше? Пока, наверное, стоило бы просто учить язык так, как будто тебя учат в школе.

– Я не ходила в школу! – огрызнулась она, услышав, как в ее голосе растет напряжение.

Вал Кон нахмурился:

– Что?

– Я сказала, – повторила она, пугающе четко выговаривая слова, – что не ходила в школу. Никогда. За всю мою жизнь. Аккази?

Голова у нее гудела от боли. Она склонила лицо к земле и запустила пальцы в волосы.

– Нет.

Он взял ее за запястья, заставляя опустить руки. Она разрешила ему это сделать, но не подняла головы, по-прежнему глядя в землю. Вал Кон вздохнул:

– Мири, не надо от меня убегать. Пожалуйста. Я не понимаю, и мне хотелось бы, чтобы ты мне объяснила.

– Ты не понимаешь?

Она вскочила на ноги и рывком высвободила руки. Он тоже встал, не двигая руками, пристально и тревожно глядя на нее.

– Ты не понимаешь?! Тут и понимать-то нечего – все очень просто. На Пустоши, если ты платишь школьный налог, ходишь в школу. А не платишь – не ходишь. Пока все ясно? Мои родители были бедняки. «Бедняки» – понятно это слово, или и его надо объяснять? Настоящие бедняки. Почти нищие. Настолько нищие, что им едва удавалось каждый месяц наскрести столько денег, чтобы поддержать у домохозяина надежду когда-нибудь получить квартплату полностью. И, если уж мы об этом заговорили, там были крысы… Про крыс ты понимаешь? А моя мать все время болела, а когда нам случалось раздобыть немного денег, то Робертсон приходил домой и все пропивал или прокуривал, бил нас обеих…

Она перевела дыхание и ужаснулась тому, насколько это похоже на рыданье.

– Так что я не ходила в школу, – бесстрастно договорила она. – Моя мать научила меня читать. А когда я поступила в отряд Лиз, она вбила мне в голову торговый и основы математики. Чтобы быть наемником, хорошего образования не нужно. Так что, наверное, поэтому я и не знаю, как правильно учат язык. Делаю все, что могу. Извини, если этого мало.

Вал Кон стоял неподвижно и не сводил с нее глаз. На его лице отражалась такая гамма эмоций, что она села – со всего размаху – и сжала зубы, чтобы не застонать под волной отчаяния.

«Ну вот, ты все и испортила, идиотка!» – сказала она себе и судорожно сглотнула, ожидая, что он повернется и уйдет.

– Мири! – Он стоял рядом с ней на коленях, протянув к ней руку, но не прикасаясь к ней.

– Теперь ты понимаешь?

Она говорила хриплым шепотом. Его непроницаемое лицо расплывалось у нее перед глазами.

– Да. – Он медленно приблизил к ней руку, держа ее на виду, словно она была диким зверьком, которого страшно было вспугнуть, и нежно погладил ее по щеке. – Извини, шатрез. Я был глуп.

У нее из глаз полились слезы.

– Нет, это я глупая. Я же тебе говорила.