Loving Longest 2 (СИ)

— Наверно! — воскликнула Ильмарэ. — Наверно, я должна была так думать! Но я всё равно её ненавидела. Мне казалось, что раз Финголфин был избран Вардой, он должен был бы оставаться ей верным всю жизнь! Я так надеялась, что когда он узнает, что его жена погибла таким образом, он тоже наложит на себя руки. Но Варда так ничего и не сказала ему!..

— Вот это, конечно, мне тоже странно, — сказал Ульмо. — Женское благородство вообще странная штука, если это вообще подходящее здесь слово. Она явилась к Финголфину в облике Кирдана, рассказала о случайной гибели Анайрэ, но она не посмела рассказать ему о том, что это было самоубийство, — чтобы он не понял, что он свободен. Это ей, видимо, показалось неблагородным! Хотя он ведь даже не знал, кто скрывается под именем Кирдана и не подозревал, что та девушка-айну, с которой он беседовал там, в Валиноре, к нему настолько неравнодушна.

— Она теперь не захочет меня видеть, даже если вернётся, — сказала Ильмарэ.

— Я не знаю, дорогая, — сказал Ульмо. — Думаю, она понимает, что ты чувствовала к Анайрэ, но вряд ли она сможет простить тебе то, что ты фактически помогла Финарфину. Ты же не могла не понять, кто это.

— Манвэ так любил Финарфина, — сказала Ильмарэ. — Мне он никогда не нравился, но что тут поделаешь! Финарфин открылся мне тогда и сказал, что он-де прибыл сюда, в Средиземье, чтобы быть со своими детьми, тайно помогать им и тому подобное. Мы с тобой, помнишь, тогда побывали в Нарготронде как Арминас и Гельмир, и я удивилась, что он не отправился немедленно к своему сыну и внучке. Но Финарфин всегда был таким убедительным!.. И кстати, в отличие от тебя, я не знала, что настоящего Воронвэ он убил.

— И я не знал, — ответил Ульмо. — Оссэ помог ему скрыть тело, в том числе и от меня. Я понял это только намного позже. А ты теперь вернёшься в Аман? Или будешь ждать её здесь?

— Мне нужно обратно в Аман, — сказала Ильмарэ. — Я очень нужна Манвэ.

— Да неужели? — сказал Ульмо. — Я бы на твоём месте не надеялся.

— Не надеялся на что? — недовольно сказала Ильмарэ.

— На то, что Эонвэ когда-нибудь забудет Меассэ. Или Майрона, если на то пошло. Особенно после того, как он попросил Феанора сделать для него те браслеты.

Ильмарэ раздражённо фыркнула и исчезла в облаке золотисто-зелёных искр.

Дуилин уступил-таки просьбе своих товарищей по заключению — пойти поискать, не осталось ли в руинах Ангбанда их выживших соплеменников. Сам он думал, что, во-первых, вокруг зала и покоев Мелькора вряд ли кто-то выжил, и во-вторых, есть риск наткнуться и на раненого орка, который вряд ли поведёт себя дружелюбно.

К своему небывалому удивлению, они увидели, что среди груды мелких осколков и щебня, оставшейся от приёмной залы Мелькора, лежит почти невредимой огромная чёрная колонна. А на ней сидит очень раздражённый и унылый Маэглин, беспрерывно ругаясь себе под нос и бормоча что-то вроде: «Ну вот же свинство, ну что у меня за судьба такая, ну что ты тут поделаешь, вот хоть на этот раз хотел как лучше, и на тебе пожалуйста…»

Он поднял глаза на бывших соотечественников и продолжил, как будто бы уже обращаясь к ним:

— И главное, прикиньте, платье ещё такое надела серое, как бы скромно, а юбка с таким разрезом, якобы, чтобы мечом можно было махать. А бельё-то у неё там есть, нет? А он за ней-то как побежит… Эх…

Маэглин своим обычным жестом развёл руками. Он был безоружен и посмотрел на Дуилина как бы даже с упрёком. Тот опустил уже было поднятый меч.

— Ладно, — сказал Дуилин. — Пусть тебя судит король.

— Я не могу его судить, — сказал Тургон. — Я никак не могу быть беспристрастен. К тому же я не имею юрисдикции, чтобы судить его: наш отец исчез, и верховным королём нолдор сейчас фактически снова являешься ты, — и он обернулся к Фингону.

— Турукано, я не могу. Я правда не могу, — сказал Фингон. — Я никогда не выносил приговоров… Таких приговоров и по таким делам.

Тургон холодно, бесстрастно смотрел на него — как будто бы он был не любимым старшим братом, а незнакомцем, которого нужно ещё изучить и понять.

— К сожалению, королевского жезла я не могу тебе обеспечить, — сказал Тургон, — но думаю, ты и так справишься.

И он отошёл в сторону, как будто бы его это не касалось.

Фингон вцепился в сиденье своего деревянного кресла, заменявшего трон.

У Маэдроса похолодело в груди: как может Тургон подвергать старшего брата такому испытанию? Зачем?! Маэдрос испытывал ужас и омерзение, когда думал о поступках Маэглина, но само понятие казни было ему отвратительно.

Маэглина бросили на колени к ногам Фингона.

— Государь мой, — сказал Дуилин, — я не способен на самосуд, и оставляю решение вам. Но исполнение приговора мы можем взять на себя.

— Послушайте, — сказал Фингон. — Я сделаю то, о чём просит мой брат, но это будет мой последний приговор и последнее королевское слово как Верховного короля нолдор.

Остальные запротестовали, но Фингон жестом остановил их.