«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

Он поехал в Л-град, я дала ему твой адрес. Скоро едет еще Гертруда Рихтер[54]. Просит адрес Наташи, мне неудобно отказать, но ты Наташу предупреди, чтобы она была с ней любезна, но абсолютно без лишних откровенностей.

Крепко целую и благословляю, жду писем. Твоя мама.

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Магадан. 17 апреля 1956 г.

Дорогой Вася!

Получила твое письмо с доказательствами и оправданиями. Ни в чем оно меня не убедило, кроме того, в чем я и так была убеждена, а именно в том, что твоей основной целью жизни на данном этапе является получение возможно большего числа развлечений при возможно меньшей затрате труда[55].

Что касается материала для литературных работ, то они лежат именно в гуще жизни, а не в окне путешественника. Именно на врачебном участке ты мог получить самый ценный материал для романа, повести, рассказа. «Записки русского путешественника» – жанр уже изжитый. «Фрегат „Паллада“» ты вряд ли напишешь.

Конечно, я абсолютно не настаивала, чтобы ты шел работать в МВД, тем более, если там такой характер работы, о котором ты пишешь. Я по твоей телеграмме поняла, что речь идет о какой-то стабильной работе, может быть, даже в поликлинике МВД. Поэтому я и написала, что это лучше плаваний. Но надо было, безусловно, ехать на участок, тем более, что, как пишет Наташа, места были очень приемлемые – в Эстонии и в Ленинградской области. Только там ты мог действительно стать врачом. Здесь же ты растеряешь даже то немногое, что приобрел в институте. Останешься только обладателем бумажки-диплома. Ну что ж! Я сделала все, что могла. Конечно, даже бумажка тебе сильно пригодится в жизни, и не раз ты поблагодаришь меня за нее, когда я буду уже в лучшем мире. Но не об этом я мечтала. Взрослым ты никак не становишься, и серьезной мысли в твоих поступках по-прежнему нет. Сейчас у нас здесь живет один ленинградский парень, твой ровесник. Он приехал с письмом Наташи. Это какой-то родственник ее профессора, окончил Л<енинград>ский ун<иверсите>т и прислан сюда в качестве геоботаника[56]. Скоро поедет в экспедицию в тайгу. Мы много с ним беседовали, и я просто поражаюсь, какая пропасть между ним и тобой. Он вполне сложившийся серьезный человек. Хотя по общекультурным вопросам ты, конечно, более начитан и развит, но по отношению к жизни, по зрелости мысли он кажется старше тебя лет на десять. Конечно, не убедило меня твое письмо и в том, что ты в своих жизненных планах хоть сколько-нибудь берешь в расчет мою скромную персону. Ведь не принимать же всерьез за учет моих интересов твои обещания, что ты мне пришлешь подарок из Венесуэлы!

Я и в молодости-то не гонялась за тряпками, а теперь даже смешно говорить об этом. Неужели какая-нибудь заграничная тряпка компенсирует мне бесконечную тревогу, на которую я теперь всегда буду осуждена, и бесконечное одиночество. Ну, в общем, все это теперь, конечно, пустые речи. Поступил ты, как хотел, и нечего об этом разговаривать. Я уже подготовилась к тому, что я теперь годами ничего не буду знать о тебе; так как если из Л<енингра>да, где тебе ежедневно напоминает обо мне Наташа, ты пишешь мне один раз в два месяца, то надо думать, как часто ты будешь вспоминать о моей скучной персоне в таких увлекательных плаваниях.

Надеюсь, однако, что хоть эти заманчивые перспективы заставят тебя отнестись серьезно к выпускным экзаменам. Гертруда[57] утешает меня тем, что ты решил во время путешествий серьезно заняться изучением английского языка. Она приняла это за чистую монету. Но я-то ведь знаю, что ты имел это же намерение при отъезде в Л<енингра>д, что ты обещал тогда же вступить в какой-нибудь научный кружок и принять участие в работе какой-либо кафедры. Так что цена этих благих намерений мне отлично известна. Вероятно, пару матросских песенок на английском языке, пару шуток и каламбуров ты действительно усвоишь. Но от систематического изучения языка ты, безусловно, останешься так же далек, как и от любого дела, требующего труда.

Лень! Только лень и желание уклониться от труда, а также погоня за развлечениями легкой жизни – вот единственный стимул твоих поступков. Я в этом глубоко убеждена, и ты, хоть никогда и не сознаешься в этом, глубоко убежден тоже, что я права.

Я живу тяжело: в беспрерывной тяжелой работе, без всяких радостей и утешений. Иногда, бывает, правда, чувство удовлетворения работой, но и то не часто.

Напиши мне объективно, как обстоит дело со здоровьем Наташи. Опасна ли предстоящая операция?

Целую. Мама.

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Магадан. 24 октября 1956 г.

Дорогой Васенька!

Наконец-то я получила от тебя письмо. Правда, содержание его отнюдь не приятное, но все же лучше, чем ничего не знать о своем сыне и довольствоваться только скудными сведениями от Наташи.