«Ловите голубиную почту…». Письма (1940–1990 гг.)

Сейчас безвылазно торчу в театре. Спектакль подходит уже к завершающей фазе. Вчера был первый самый черновой прогон. По-моему, будет занятно. К сожалению, до сих пор не ясна реакция руководства на нашу работу. Все это должно выясниться в ближайшие две недели. Я тебе тогда обязательно сообщу.

Какие новости? Как здоровье? Какую роль репетирует сейчас Тоня?

Да, насчет поездки в Чехословакию пока ничего не ясно, осточертели мне все эти туманности и вся эта жалкая возня вокруг этих т. н. «выездов».

Тут продолжается активный поток приветствий в твой адрес через меня, а в это время я окончательно потерял след третьего экземпляра[174]. Куда он попал?

Как тебе понравился 1-й номер «Нового мира»?[175]

Хороший роман написал Джон Апдайк[176] под названием «Кентавр», правда?

Итак, целую, обнимаю, надеюсь на скорую встречу на премьере.

Твой Вася.

Василий Аксенов – Евгении Гинзбург

Новгород. 30 марта 1965 г.

Дорогая мамочка!

Пишу тебе из Новгорода, куда сбежал на несколько дней отдохнуть и успокоить нервы. Весь март я провел в театре, в подготовке к выпуску, измотался окончательно – ночные и утренние репетиции, работа над текстом, алкоголь, трепотня, очаровательная семейная жизнь.

Дважды «прогнали» спектакль в костюмах и с декорациями, первый раз 22-го ночью, второй раз на следующий день утром. На утренний прогон явились начальники из Управления театров, Министерства и МК[177], кроме того, было некоторое количество столичных драматургов и критиков, а также всякая странная публика, всего человек 300.

Не знаю, кто больше трусил, Ефремов или я. Кажется сильнее трусить, чем я, уже нельзя. Первый акт прошел сносно, второй начался тоже сносно, потом на сцене в темноте в самый решающий момент все сломалось. Сломался круг, сломались фурки[178], минут десять в темноте творилось что-то совершенно ужасающее и зловонное. Затем начали играть дальше и выяснилось, что самые важные места совершенно неправильно поставлены, сыграны, растянуты, засушены. Кое-как доиграли до конца.

Реакция на этот позорный прогон в Москве противоречива. Драматурги (большинство) шокированы; критики в основном «за» (некоторые говорят всякие слова – «гениально», «новый этап»); начальство еще не сказало своего решающего слова; часть публики ничего не поняла, другая – восхищена. Ефремов ушел в глубокий клинч, я сбежал в Новгород.

Здесь я уже два дня совершенно один. Отсыпаюсь, гуляю, погода отвратительная. Облазил весь Кремль и Ярославово дворище. Конечно, это поразительный город – среди обычного областного быта и строительства белеют церкви XII–XIV веков и всему венец – София, божественное творение, отойти от которой трудно, голова все время поворачивается к ней.

В Кремле замечательный музей с очень хорошей коллекцией древних икон и картин, от Феофана Грека до Петрова-Водкина.

Новгород давно уже как-то притягивал меня, очень рад, что вырвался сюда, а также что проехал на автобусе через Калинин, Торжок, Вышний Волочек, Валдай.

Завтра схожу еще раз в музей и вечером уеду или в Ленинград или в Москву.

В ближайшие дни начальство должно сформулировать свое отношение к нашему спектаклю, и тогда определится срок премьеры, если таковой суждено быть. Предстоит еще литовка[179] пьесы, вот какое дело. Никогда еще я не отдавал столько сил постановке своих вещей. Смешно, что не получил еще за это ни гроша, если не считать аванс, полученный 1,5 года назад.

Вот такие новости. <…>

Кажется, мне нужно сейчас как следует поездить, попутешествовать, почитать. Сейчас оформляют меня в Союзе дружбы с заграницей на поездку в Америку. Если будет о’кей, поеду туда на 3 недели в конце мая. Это полутуристская поездка с выплатой 500 рэ. Кроме того, АПН предложил(о) совершить рейс на каком-нибудь торговом судне. Если бы эти поездки состоялись, было бы замечательно.

Чехословацкая идея что-то зачахла, так что во Львов я попаду уж наверняка только осенью, снова золотой осенью.

Что у вас нового? Здоровы ли? Напиши. Когда определится срок премьеры, телеграфирую или позвоню. Кстати, я потерял номер телефона.

Крепко целую.

Вася.

Евгения Гинзбург – Василию Аксенову

Львов. 18 июня 1965 г.

Дорогой Вася!

Уже целый месяц от тебя ничего нет. Знаю от знакомых, что ты благополучно вернулся в Москву. Хотела бы знать, каковы твои дальнейшие планы. Дело в том, что, наверно, Тоня скоро приедет в Москву, чтобы делать свою безумную попытку насчет театрального училища. В связи с этим и пишу тебе сейчас <…> Мне кажется, что из всего, нужного для сцены, у нее есть только привлекательная наружность. Тем не менее, я не чиню ей препятствий, пусть едет и пытается. Иначе вся дальнейшая жизнь будет состоять из попреков по поводу неосуществленного «призвания».