Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели

Придумать ничего не удалось. Любой вариант — театр, ресторан, казино, Никитский ботанический сад — ничего в них не было такого, чтобы впечатляюще обозначить предстоящую смену жизненной парадигмы. Пожалуй, Белли действительно придумал лучше — прощальный вечер с друзьями. Это, что ни говори, способно создать эмоциональное напряжение. Все остальное — просто не имеющие временно́й привязки забавы.

Вернувшись в гостиницу слегка после полуночи, Игорь с Аллой улеглись в постель. Вот это совсем другое дело — широченная, а главное — неподвижная кровать. Не сравнить с узкими койками болтающегося по всем трем осям крейсера. К этим забавам Алла относилась с не меньшим азартом, чем, допустим, Лариса, только остепенилась раньше. После случая на Балатоне решила ограничиться только Ростокиным. Раз и навсегда.

— Знаешь, Игорь, — сказала Алла, отодвигаясь от него и подтягивая к горлу одеяло, ветерок из открытого окна под утро стал холодным, — мне страшно. Мы все проваливаемся, проваливаемся… Завтра — XIX век, потом вдруг — семнадцатый. Глядишь — до Ивана Грозного и опричников соскользнем…

Ростокин промолчал. Сам он в XIII успел побывать, и ничего.

Потянулся к тумбочке, закурил.

— Спи, давай, лучше. С утра правда можно в Ботанический сад съездить. На кабриолете. На обратном пути подвалы князя Голицына проинспектируем… Живи, пока живется. Таких путешествий ни одна твоя подружка не совершала. А хочешь — можем остаться. Все в наших руках. Севастополь, Харьков, Одесса — как скажешь. Вот только без нашей компании и шансов вернуться домой нет. Кроме Новикова, нам никто не поможет…

— Домой? Спасибо, не надо. Что там делать? Как все, так и мы. На миру и смерть красна…

Ростокин не был уверен, что данная поговорка подходит к случаю. Ему ближе казалась другая: «За компанию и еврей повесился», но вслух произносить он ее не стал.

Как и намечалось, через трое суток все волонтеры были на борту «Изумруда». Крейсер так же незаметно ушел в море, как и пришел.

В той же точке Черного моря, где они вошли в двадцать пятый год, из него и вышли в девяносто девятый.

Для сокращения маршрута Белли с Басмановым решили идти Суэцким каналом, через Красное море, вокруг Африканского рога, а уже оттуда снова полным ходом вниз до Мозамбика.

На «Изумруде» после реконструкции было достаточно свободных помещений, чтобы шестьдесят офицеров разместились без особой тесноты. Не «Валгалла», естественно, о которой старослужащие вспоминали с легкой грустью, но жить можно. Отдельных кают не было почти ни у кого, кроме корабельного комсостава, прочие разместились в кубриках на десять-двенадцать человек, зато кают-компания в двести квадратных метров могла вместить всех свободных от вахт и нарядов. Другое дело, что судовые офицеры были этим не очень довольны.

Сплоченная корабельная семья, полтора десятка мичманов и столько же старших гардемаринов, наподобие солдат николаевского (Николая Первого) времени, пятый год носящих на плечах белые погоны с якорьками. На Черноморском флоте их давно произвели бы в офицеры, но этим ребятам больше нравилось в таком качестве оставаться на «Изумруде», чем с двумя звездочками ходить на шестых ролях в экипажах линкоров.

Служба нетрудная, а видеть столько, сколько им довелось, — другой и за сотню лет не увидит. Впрочем, Воронцов обещал гардемаринам, что в нужное время выслуга, включая льготы военного времени, будет зачтена, погоны минимум старших лейтенантов получат все.

Теперь в их уютную компанию, где можно было между вахтами читать книги, музицировать, вести неторопливые беседы, в любое время вваливались пехотные офицеры, заслуженные, конечно, в высоких званиях, но вели себя они абсолютно бестактно, громко разговаривали, еще громче смеялись, занимали диваны и кресла, выпивали тоже по-пехотному. На понятные любому флотскому взгляды и жесты не реагировали. Похоже, им нравилось демонстрировать свою «простоту». Даже старший офицер перед ними моментами терялся. И ведь правда, трудно лейтенанту, проведшему всю войну в стенах Корпуса и во Владивостоке, что-либо возразить капитану, отвоевавшему с четырнадцатого до двадцать первого года в окопах!

Басманову, собственным чутьем быстро уловившему возникающее напряжение, да еще и после крайне деликатного разговора с командиром крейсера, пришлось принять решительные меры. Прежде всего, он запретил носить на корабле российскую военную форму, у кого она была.

— Спрячьте в чемоданы, и чтоб до возвращения я ее не видел. Соображайте, куда едете!

Отряд был переодет в нормальные, советского образца синие тренировочные костюмы и кроссовки, произведенные в городе Кимры. Теперь для офицеров крейсера все они были гражданскими лицами, что значительно разрядило обстановку. Для высадки в Мозамбике выдавалось специальное обмундирование. Соответствующее времени и предстоящему ТВД.

Старые камуфляжи, береты и оружие здесь не годилось.